Евгениос Тривизас - Последний чёрный кот

— Мы очень вам благодарны за ваши новые пожертвования, — сказал усатый, низко кланяясь. — Когда мы отреставрируем здание, то всенародно объявим о вашей беспримерной щедрости. Вы наши благодетели!

— О чём вы говорите, нас совершенно не за что благодарить, — отнекивался один из братьев.

— Мы рады, что имеем возможность предложить свою помощь обществу, — добавил второй.

— Простите, а как лучше увековечить ваши имена на мемориальной доске? Что бы вы предпочли — высечь их в мраморе или отлить золотом на бронзе?

Близнецы заколебались — очевидно, пытались представить себе варианты. Усатый с готовностью пришёл им на помощь.

— А что вы скажете о двух досках? Одна, слева от двери, мраморная, а другая, справа, — бронзовая?

— Прекрасная идея! — сказал Сурмадур-первый.

— Да, любезный, ты далеко пойдёшь, — добавил Сурмадур-второй. — Если вдруг останешься без работы, отправляй резюме в нашу компанию...

Благодаря их и прощаясь, молодой человек переусердствовал: он поклонился так низко, что носом ударился об асфальт и убил попутно несчастного муравья, который, ни о чём не подозревая, бежал по своим делам. Кто знает, сколько муравьишек стали сиротами в этот момент...

Когда входная дверь общества закрылась, и мы остались одни, я увидел в глазах Грязнули отчаяние.

— Общество сменило название, — сказал он с горькой усмешкой. — А заодно и цели.

Мы немного помолчали. И всё же я пытался не терять бодрости.

— Не расстраивайся, Грязнуля! Пусть делают что хотят. Мы не будем сидеть сложа лапы.

— А что мы можем сделать?

Я с жаром рассказал ему о назначенной на крыше угольного склада встрече чёрных кошек.

— Вместе мы сможем противостоять всем бедам! — заверил я его.

— Хорошо бы...

А когда Глория узнает новости, она тут же забудет Расмина, подумал я. Она глубоко раскается, будет умолять простить её. И я, конечно, прощу, но не сразу... минут через двенадцать...

Мой оптимизм передался Грязнуле.

— Ты прав, — сказал он бодрым голосом. — Хорошо, что ты меня отговорил. Я им не доставлю удовольствия, просто так расставшись с жизнью. Нет уж! Если я им не нравлюсь, пусть сами придут и поймают меня. Но вот увидишь, я дорого продам свою шкуру. Свою замечательную чёрную шкуру!

С этими словами мой новый друг спустился с крыльца Общества защиты людей от чёрных кошек и удалился в хорошем настроении. А я последовал за ним.

И вот вечером состоялась долгожданная встреча чёрных кошек острова. Явились почти все, кого я оповестил. На черепичной крыше трудно было сыскать свободное местечко. Собрались обитатели всех улиц и переулков, всех мостовых и пустырей. Поджарые и раскормленные, голодные и изнеженные, домашние и бездомные... Издали казалось, что по крыше рассыпаны изумруды, — так ярко светились в темноте кошачьи глаза.

Я пришёл одним из первых вместе с Куцым и, когда все собрались, поведал о том, что происходит.

— Итак, дорогие собратья, — закончил я, — наша шкура в опасности. Мы должны что-то придумать. Люди братства и их сподвижники хорошо организованы и решительно настроены. Если мы не начнём действовать, если не найдём способа им противостоять, — через пару месяцев нас всех уничтожат. Такие у них планы.

После меня слово взял Тимон, упитанный кот из северного пригорода.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь, — сказал он. — Мало кто разделяет эти дурацкие суеверия. Люди, как правило, разумны, благородны и добры. Они любят своих кошек и заботятся о них.

— А демонстрации? Призывы? Поджоги? — возразил я. — И потом, они уже утопили столько кошек! Может, и сейчас, когда мы тут болтаем, их топят в том ужасном хамаме...

— Ну да, не спорю. Мы должны быть внимательны. Осторожность и ещё раз осторожность.

— Этого недостаточно! — закричал я вне себя.

— Извините, что прерываю, — робко вступил в беседу Мурмур, образованный домашний кот. — Я бы хотел задать очень важный вопрос.

— Мы тебя слушаем.

— Можно ли есть кукушек, которые живут в часах?

— А какое это имеет отношение к предмету нашего разговора? — спросил я в замешательстве.

— Никакого, — согласился Мурмур. — Но меня в последние годы всерьёз занимает этот вопрос. Вот если мне всё-таки удастся сцапать эту бессовестную кукушку, которая открывает и закрывает дверку, вылезает из часов и залезает обратно, кривляется и издевается надо мной, — смогу ли я её съесть? Да или нет? А вдруг она несъедобная? Тогда я рискую сломать о неё зубы. Может, я напрасно терзаюсь? С меня хватит того резинового утёнка в ванной, которого совершенно невозможно было прожевать!