Иосиф Ликстанов - Первое имя

Сухие, теплые, чуть дрожащие пальцы бабушки Ули, поглаживавшие больную ногу, вдруг стали очень твердыми, сильными и резко повернули ступлю. Косточка, глухо щелкнув, заняла свое место, но отплатила за это острой болью, пролетевшей сквозь все тело, как огненная стрела. Паня взвизгнул и откинулся на подушку, а Наталья поднесла руки к щекам.

— Ух! — вздохнул Паня, сконфуженный собственным визгом.

— Обошлось, обошлось! — Бабушка Уля укрыла Панину ногу полой халата и пересела на стул. — Болит нога? Ничего, не долго уж ей болеть позволено. Ты на нее недельку не наступай, не тревожь, а потом хоть пляши. Я докторше Полине Аркадьевне скажу, пускай придет, ножку посмотрит. Мою работу она не похает. Это верно!

— Спасибо, бабушка дорогая! — поцеловала старушку Наталья. — Я так испугалась, когда Паня закричал…

— Без крика как можно… — Бабушка рассказала Полукрюкову, который все еще сидел у письменного стола: — Наслушалась я, молодой человек, крика на своем веку. В старые времена, ну, каждая горнячка знала кость править, а я сама ловкая на это была. Это уж потом, при Советах, на руднике доктора повелись.

— Теперь, кажется, все обстоит благополучно. — Полукрюков встал и попрощался с Паней: — Поправляйся, удалец! Я сестренке передам, что ты ей камешки свои покажешь и лекцию прочитаешь.

— Прошу вас, проведайте Паню, и спасибо вам за все! — с благодарностью проговорила Наталья.

Она пошла проводить Полукрюкова до порога, а бабушка Уля спросила у Пани:

— Кто такой, откуда на Горе Железной взялся?.. Из Половчанска?.. Великие мужики в Половчанске, о них давно слух идет: живут в глине, а сами каменные.

Некоторое время она молчала, отдыхая, потом вспомнила:

— Зачем меня кликал? Что надобится?

— Вот, бабуся… — Паня, перегнувшись, достал из-под кровати медный подсвечник. — Я это на дружинском огороде нашел, где ты горох, помнишь, садила…

— Глянь, горняцкий светец! — удивилась старушка, разглядывая подсвечник. — Как же это так, на огороде нашел? Не на гряде же?

— Ты, бабуся, только Наташе не говори… Я в старую шахтенку завалился. Там в борту подсвечник торчал…

— Должно быть, дружинский, чей же еще! — решила бабушка. — Непременно дружинский!.. Свекровь-матушка мне, молодушке, сказывала — была у Дружиных рудобойная копушка-шахтенка на огороде, еще при дедушке Семене Карповиче, да сталось так, что скоренько ее закрыли.

— А зачем закрыли?

— Ну как же, от хозяев, от Демидовых. Прознали Демидовы, что народ на своих огородах колотится, рудицу выковыривает… Сказывала свекровушка, постучал ночью сосед, кричит: «Закрывайте немедля промысел-то! Завтра приказчики по огородам с обыском пойдут. У кого своевольная копушка объявится, у того огород отнимут да еще плетюганов на хребет насчитают». Дружины баньку раскатали, бревнышками шахтенку заклали, а бабы голосить, бабы голосить… — Бабушка говорила задумчиво, не отрывая взгляда от подсвечника, будто горняцкий светец воскрешал в ее памяти давно слышанный рассказ о горе-беде в семье рудокопов. — Дружины рудицу Старому заводу возили, только поправляться стали, ожили, а закрыли шахтенку-кормилицу — и заголодовали. Велики ли в хозяйском карьере заработки были! Никак не прокормиться… — Она вздохнула. — А ты зачем в гору сунулся, по какой нужде, озорной-неученый?

— Малахит искал… — грустно улыбнулся Паня.

— Ой, глупый, да разве на старых огородах малахит водится? — засмеялась бабушка. — Орешковую руду там копали, серы в ней ни-ни, без обжига в доменку шла… Малахит на старых медных отвалах поищи. На счастье, гляди, и найдешь.

— На отвалах даже кусочков мало, старатели всё забрали, а мне порядочную глыбку нужно… Понимаешь, бабуся, Гранильная фабрика камень на фанерки распилит, доску малахитом выклеит и золотом напишет, кто на Горе Железной по-геройски работает. Доску почета во Дворце культуры навсегда повесят…

— Смотри, дело какое! — с уважением произнесла бабушка. — А где камень взять, коли так?

— Если бы я знал!

— Ты погоди, погоди… — что-то припомнила старушка, просветлела, стукнула палочкой об пол и уже совсем уверенно пообещала: — ты погоди, может и узнаешь, козел. Прямо слово говорю — узнаешь!

Заторопилась и ушла…

Как обрадовался Паня этому обещанию! Чего бы он не дал, чтобы тут же обо всем расспросить бабушку Улю, но что поделаешь, если нужно соблюдать постельный режим…

Старушка идет по горняцкому поселку, прижимая к груди светец, завернутый в бумагу. Она занята своими мыслями, но в то же время все видит, для всех находит привечанье к случаю.