Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем

— Нет, Аркаша, я ему только рубль дала, — проговорила вдруг упавшим голосом Василиса Андреевна. (Валерка и Аркадий уставились на нее.) — И то не потому, что чего-нибудь там такое, а так — испугал он, нехристь, меня. Будь кто дома — еще бы туда-сюда, хоть Юрка, а то ведь ни души. А он сперва будто ничего, а потом давай, вроде той старухи, плести о пришествии. У меня аж коленки подсеклись. Ну, думаю, трахнет сейчас по башке — и весь Миграмидон. А тут на подоконнике рубль лежал — Юрке приготовила, в магазин. И только он это заикнулся о помощи, я ему этот рубль с крестным знамением и сунула. Больше, мол, нету — у хозяина. Храни, говорю, вас господь. А он без креста взял да так без креста и вышел, басурман.

— Да-а, — после некоторого молчания протянул Аркадий.

— Только ты уж, сынок, отцу-то не говори, а то разворчится старик, мол, я зарабатываю, а ты тут раздариваешь. Не говори. Я уж сама чую, что сплоховала. Да больно уж неждамши все получилось. Ну ты подумай-ка! Взяла и своими руками отдала рубль. Юрке бы на две недели хватило в школу! Ну, не старая ли дура?.. — Казалось, Василиса Андреевна только теперь по-настоящему разобралась в том, что произошло какие-то полчаса назад. — Истинно верующий! Разбойник, прости господи!.. Рубля как не бывало!

— Что рубль, мама! Дело не в деньгах, а в ситуации. Я смотрю: не тучу ли над тобой собирает какая-то секта.

— Да ну уж, тучу!

— С богом нельзя шутить, заигрывать. Его нужно отрицать, и отрицать во всяких видах! Не оробела бы ты тогда перед этим субъектом. Вот проходимцы!.. Жаль, меня не было дома. Я бы ему без философских выкладок набил морду — и все!.. Вон Вера Сергеевна — молодчина!

— Еще бы, Вера Сергеевна! Она и кобеля могла спустить! Она ж ведь коммунистка! — проговорила Василиса Андреевна.

Вера Сергеевна не была коммунисткой. Гайворонская называла ее так для большего, казалось ей, противопоставления себе: я, мол, вот какая, а она… И, вдруг спохватившись, не слишком ли себя принизила, Василиса Андреевна грозно добавила:

— Пусть он еще придет! Пусть! Я его не хуже Веры понужну. Не думайте, что я уж совсем тряпичная. Я его!.. А уж про рубль-то вы не сказывайте.

— Полно, мама, деньги-то невелики, а в общем котле-то и незаметные, но нужно быть осторожнее… Ну, пока никого нет, я попечатаю фотокарточки… Валерка, услужи-ка, братец, сбегай захлопни мою ставню.

Валерка вышел. Следом вышла Василиса Андреевна и на крыльце придержала мальчишку:

— Ты уж, Валерка, тоже не сказывай Юрке про деньги. А то он меня подзузоливать начнет, знаешь ведь его.

— Знаю.

— Ну вот. Или не сам, так отцу брякнет. Покрепится-покрепится, а чуть осердится, чертенок, да и брякнет.

— Нет, я не скажу, — горячо уверил Валерка. У него блестели глаза. Он понимал переживания Василисы Андреевны и сам переживал вместе с нею — еще бы, разве приятно чувствовать, что тебя обманули, одурачили. — Нет-нет, не скажу, — повторил он.

— Не дай старухе опозориться.

— Вот честное слово!..

— Ну ладно, ступай. Я уж сама ставню захлопну, услужу сыночку… Да, а где наш-то?

— В школе задержался. Вот-вот придет.

Валерка вышел за калитку, постоял некоторое время на дороге, вглядываясь в даль улицы, затем повернулся и отправился к Поршенниковым один.

Строгая улица с добротными бревенчатыми домами кончалась метров за пятьсот до насыпи. Дальше, почти до откоса, тянулись неприглядные кособокие мазанки и насыпушки; даже электрические столбы против них как-то перекосились и потрескались, точно для того, чтобы не нарушать общую унылую гармонию. Здесь еще недавно запрещалось селиться, но потом разрешили. И все эти халупы выросли быстренько, как грибы, — за какую-то ночь. А теперь возле многих из них виднелись начатые срубы, бревна, доски, сложенные огромными клетками, чтобы продувало, вороха шлака и опилок. Но возле многих не было ничего, кроме неуклюжих поленниц. Хозяева либо смирились с убогим видом своих жилищ, либо отложили дело в долгий ящик.

Поршенниковы жили в одной из таких лачуг.

Валерка ни разу не был у Кати, да и вообще он мало кого посещал, кроме Гайворонских. Какое-то смущение испытывал Валерка при этих посещениях: ему казалось, что хозяевам в тягость присутствие чужих. Даже в пасху, когда собиралась ватага человек в шесть-семь, его не оставляла стеснительность. На улице он, бывало, еще храбрился и топал вместе с Юркой впереди, но едва заходили во двор, как Валерка покидал «фронт», и к крыльцу оказывался в самом хвосте — так и незаметнее и проще выскочить из дома обратно.