Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем

Погода начала портиться. Небо заволокло сплошными серыми облаками, которые вскоре потемнели. Пошел дождь. Переваловская почва превратилась в кисель, местами непролазный.

Теперь Юрка с Валеркой ходили в школу не но своей улице, которая особенно раскисла, а огородами перебирались на соседнюю, куда в половодье вода не докатывалась и где поэтому не было ила. Валерка носил галоши с ботинками. Юрка надевал сапоги.

Галина Владимировна сделала перекличку и озабоченно проговорила:

— Опять Поршенниковой нету. То хоть по субботам, а тут третий день подряд. Что же с ней?

— Она на уколы ходила.

— Я знаю, Валера… Никто ее, ребята, не видел в эти дни?

Нет, никто не видел.

— Да-а… Нужно узнать, что с Катей.

— Может, из-за грязи, — подсказал Фомка Лукин.

— Может, но едва ли. Она у нас слабее всех, а вы, я вижу, особенно мальчики, относитесь к ней холодновато, а то и просто грубо. Ей живется труднее, чем многим из вас, — у нее нет отца, а мать много работает. Так что давайте внимательнее относиться друг к другу… Нужно сходить к Поршенниковым. Лучше тому, кто ближе.

— Я живу близко, — сказал Валерка, сказал как-то вдруг, сидя, потом смутился, встал. — Я и Гайворонский. Мы близко живем.

— Вот я прошу: узнайте, что с ней.

Валерка закивал и медленно, скользя по спинке, опустился на сиденье.

— Только обязательно. — Галина Владимировна захлопнула журнал, велела раскрыть тетради и пошла между партами, просматривая домашнее задание.

Когда учительница миновала Юрку, он дернул Валерку за плечо:

— Кто тебя просил выскакивать?

— А чего?

— Ничего. Нужна мне эта Паршивенькая. Она в школу не ходит, а я ходи к ней, узнавай.

— А может, она болеет? Может, уколы не помогли?

— «Может-может»! А может, здоровая?

— Ну и не ворчи. Разворчался. Не хочешь — не надо. Я один схожу.

— Ну и иди.

— Ну и пойду.

— В чем дело, Теренин? — спросила Галина Владимировна. — Чего это вы расшумелись?

— Спросите у Гайворонского, — ответил Валерка, чуть приподнявшись, с опущенной головой.

— Юра, о чем спор?

— Спросите у Теренина.

— Ну вот что, друзья, все вопросы решите на перемене, а сейчас урок.

Юрка разозлился на Валерку, Валерка — на Юрку. Но Юркина злость была сильнее — она даже мешала ему понимать то, что объясняла учительница. Ему вдруг захотелось чем-нибудь досадить Валерке — вот как он разозлился. Юрка вспомнил, что сегодня Валерка забыл дома мешочек для галош и, чтобы они не потерялись в гардеробе, принес их в класс. Юрка тут же решил стащить одну галошу — пусть поищет.

Уловив момент, когда Галина Владимировна отвернулась к доске, он тихонько нырнул под парту, дотянулся до Валеркиной галоши и осторожно переложил ее к себе, потом уселся как ни в чем не бывало, погрозив пальцем Наташе — девочке, сидевшей рядом с ним, которая открыла было рот, чтобы, наверное, спросить, что он делает. Юрке стало до того радостно, что он заулыбался. Он то и дело приоткрывал слегка крышку парты, чтобы посмотреть, тут ли галоша.

Неожиданно явилось желание вытворить какой-нибудь номер с этой галошей — подбросить, например, ее вверх и снова поймать. Желание было настолько сильно, что Юрка не сдержался. Он нагнулся, схватил галошу и, убедившись, что учительница стоит спиной к классу, размахнулся. Бросать было неудобно, задник зацепился за палец, и, вместо того чтоб взлететь вверх, как хотел Юрка, галоша стремительно описала дугу и шлепнулась на заднюю парту, к Фомке Лукину. Она ударила чернильницу, наполненную до краев, стукнулась о стену и отскочила под парту. Чернильница куда-то улетела, веером рассыпав фиолетовые брызги по Фомкиной тетрадке и окропив такими же брызгами лицо Фомки.

Ребята, обернувшись на неожиданный шум и увидев расписанного Фомку, от смеха легли на парты. Лукин сперва насильно улыбнулся, потом скривил физиономию и заплакал.

Галина Владимировна застучала по столу согнутым пальцем:

— А ну-ка тихо!.. Тихо!.. В чем дело, Лукин?

Фомка так разревелся, что не мог ответить.

— Ему галошей в чернильницу закатили, всю тетрадку заляпали и на лицо вон… Да не три ты, дурак, все размажешь!

— Лукин, перестань плакать. — Галина Владимировна подошла к нему. — Иди умойся, принеси тряпку и вытри парту.

— Никуда я не пойду и вытирать не буду, — из-под локтя, зло, со всхлипыванием ответил Фомка. — Пусть вытирает кто бросил, а я не буду. Вот!