Андрей Некрасов - Завидная биография

Весь день я ходил сам не свой. Такое было чувство, точно потерял близкого человека. Только не вверилось, что это навсегда. Ведь мальчик-то хороший, неужели сам не поймет, что он сделал? Видно, и ему было не легко… Он как-то сразу завял, посерел… Или это казалось мне?

Как раз в этот день пришел и ответ из области. Нам дали третью путевку, и Власов все равно поехал бы со своей четверкой — теперь этот балл ничего не решал.

Но он-то не знал об этом. Наоборот, кто-то из ребят сказал, что едет Орлова и один из мальчиков. И тут, конечно, всем стало ясно, что пошлют Власова, как лучшего математика и лучшего рыбака… Я все ждал: вот сейчас подойдет. Но он до конца уроков даже и не взглянул на меня.

Домой я пошел в самом скверном настроении. Вышел из школы. Темно, снег скрипит под ногами. Вдруг слышу: кто-то сзади догоняет меня. Обернулся: Ваня Власов, Нам с ним не по дороге, но он зашагал рядом и спросил:

— Можно с вами, Степан Павлович?

— Пойдем, — говорю.

Прошли так молча с полкилометра. Я вижу — мучается мальчик. Вот этого самого мужества нехватает — сказать горькую правду. И так, знаете, захотелось помочь ему, подсказать, подтолкнуть. Но я удержался, и хорошо сделал, а то бы на всю жизнь осталось это пятно на его совести…

До самого дома он так и не сказал ни слова. А когда я уже отпер дверь и шагнул в сени, он вдруг взял меня за рукав и сказал как-то слишком даже спокойно:

— Степан Павлович, плюс я подставил… — сказал и заплакал, как маленький…

Степан Павлович подкинул веток в костер.

— Вот вам случай, — сказал он, помолчав. — Вот вам человек, так сказать. А чего в нем больше: мужества или малодушия — это решайте сами…

Костер затрещал, пламя взметнулось кверху, осветило черные стволы. Снова какая-то птица прокричала в камышах, и все умолкло. Мы развесили пологи и легли спать.

А неделю спустя я узнал, что мальчика, который кинулся за реюшкой, звали Ваня Власов.

Много лет назад на Дальнем Востоке у меня был друг Алеша Мордвинов.

В то время я плавал третьим помощником капитана на маленьком зверобойном боте. Мордвинов поступил к нам механиком и как-то сразу «пришелся» и к людям и к кораблю.

Алеше было лет двадцать, не больше, но он многое знал, и если брался за что — все у него получалось. Начатое дело он доводил до конца и этим сразу завоевал уважение товарищей.

К тому же был он веселый парень. На палубе и на берегу непрочь был и подурачиться и пошутить. Но стоило Алеше спуститься в машину, как он становился другим человеком. Там, в машине, это был властный хозяин, спокойный, рассудительный, требовательный к другим и к себе.

В первый же день он осмотрел наш старенький двигатель, выслушал, выстукал его, как врач больного, и приказал разобрать до основания. Две недели, пока мы стояли в порту, он буквально не вылезал из машины. Его помощники поворчали, конечно, но зато с тех пор я не помню случая, чтобы машина на нашем боте хоть немного закапризничала. Она работала безотказно и слушалась Алешу, как живая. Впрочем, это и неудивительно: Алеша Мордвинов был потомственный механик-дизелист, из Сормова родом, а там, в Сормове, в дизелях понимают толк.

Два года мы с Алешей плавали на одном судне, жили одним делом, спали в одной каюте, голова к голове, ели за одним столом и, конечно, стали друзьями. Мы многое пережили вместе, вдоволь натерпелись от моря, но зато много видели и хорошего, такого, что и сейчас вспоминается, как чудесная сказка…

Одни льды чего стоят! Бывало летом заберешься на мачту, посмотришь: до самого горизонта ровное поле, светлое, как серебро, да кое-где изумрудные жилки изломов. Простор необъятный!

А зимой! Холодные, грозные льдины обступят со всех сторон. В непроглядной черноте полярной ночи льды стоят, как темные стены. Вот-вот сомкнутся, раздавят… И вдруг всполыхнет сияние, все вокруг заискрится, засверкает, заиграют хороводы цветных огней, точно кто-то щедрой рукой сеет по льду самоцветные камни…

А тайфуны, а бури! Разве мало в них своей мужественной красоты? Стоишь вот так на палубе, среди бушующего океана. Хлещут волны. Ревет, надрывается холодный ветер, грохочут льды…

Порой трудно, ой, как трудно бывает в море! Вот-вот, кажется, сомнет, опрокинет, сотрет в порошок хрупкое суденышко… А ты стоишь и знаешь: ты не один, рядом товарищи. И руль в надежных руках, и путь выбран верно, и машина не сдаст. И знаешь еще, что в тебя тоже верят. И как бы ни злилась буря — пусть злится, все равно не сдадимся, не отступим, победим!