Юрий Томин: Витька Мураш - победитель всех

Вылез я из-за стола и пошел к отцу в комнату — выяснять насчет мопеда. Я, конечно, не дурак, чтобы сразу к нему приставать, если он только что рассердился. Я говорю:

— Пап, а насчет этого лишнего часа ты здорово придумал. Может, мне и правда на час раньше вставать?

Отцу если хорошее что скажешь, он сразу верит.

— Ага, — говорит, — понял все-таки?

— Понял.

— Значит, варит у тебя котелок, — говорит отец. — Знаешь, Витек, я ведь на тебя надеюсь. Уж ты-то школу не бросишь после восьмого, как Людка? Будешь дальше учиться? Правда, десятилетки в нашем совхозе нет, но ведь до Приморска на автобусе всего двадцать минут.

— На мопеде пятнадцать минут, — говорю я.

— Вас понял, перехожу на прием, — засмеялся отец.

— А когда будет прием? — спросил я.

— Летом, — сказал отец. — Летом что-нибудь сообразим. У меня премия наклевывается, и мать маленько потрясем. Ты только год закончи получше, без троек.

— У нас не заржавеет, — сказал я. — А на час раньше я могу хоть с завтрашнего дня вставать.

Отец посмотрел на меня и вдруг задумался.

— А что ты с этим часом делать будешь?

— Так ты же сам говорил?!

— Говорить-то говорил. А сейчас вот подумал: к чему тебе этот час в твоем детском возрасте?

— Вообще-то ни к чему, — говорю я. — Уроки у меня всегда с вечера сделаны.

— А хочешь, я тебе, наоборот, так рассчитаю, что ты будешь полчаса лишних спать?

Я жутко обрадовался. Но обрадовался внутри. Снаружи ничего не показал. В таких делах человека лучше всего на «слабо» брать. Против «слабо» никто устоять не может — ни большие, ни маленькие. Ну, может, только самые маленькие, грудные, которые еще ничего не понимают…

Я говорю отцу:

— На полчаса у тебя ничего не получится. Минут на пять разве…

— Давай бумагу, — говорит отец.

Я дал.

Отец посмотрел на меня с хитрецой. Жутко у него вид был довольный, будто он мне уже мопед купил.

— Думаешь, наверное, я буду считать, сколько там тебе лишних секунд можно поспать? — говорит он. — Нет, товарищ начальник. Мы будем считать с точки зрения: сколько тебе на дело потребуется. Вот ты проснулся… Сколько тебе нужно на одевание? Пять минут, десять?

— Ну, пять, — говорю, — а может, и десять.

Отец снял с руки часы и положил их на стол.

— Снимай штаны. И рубашку снимай, и ботинки. Ложись на кушетку.

«Вот еще, — думаю, — интересно. В комнате свет горит. По телевизору оперу какую-то показывают… А я как полоумный должен штаны снимать и ложиться».

Хотел я сказать, что не нужно мне никаких лишних минут, но вспомнил про мопед и не стал спорить. Разделся, покидал одежду на стул и лег.

— Да не так, — говорит отец. — Ты стул рядом поставь. Штаны на спинку повесь так, чтобы в них ноги сами прыгнули. И рубашку сложи, чтобы не искать, где рукава, где ворот. Ботинки рядышком поставь около стула, расшнуруй их как следует. Вот теперь ложись. А теперь пошел!

Я вскочил, стал одеваться. Отец на часы смотрит, даже звук в телевизоре выключил, чтобы считать не мешал. Я штаны натягиваю и смотрю, как на экране артисты рот разевают, будто рыбы.

— Девяносто секунд, — говорит отец. — Полторы минуты — вот сколько тебе на одевание требуется. Давай дальше.

— Умываться, что ли?

— А ты в школу грязный ходишь или как?

— Да нет, — говорю я. — Сейчас-то умываться, или ты так рассчитаешь?

— Умывайся.

Пошел я на кухню. Там мать у плиты еще возится, корове запарку готовит. Я сунулся к рукомойнику, а она спрашивает:

— Что это тебя с вечера на умывание потянуло?

— А что, нельзя?

— Да так… — усмехнулась мать. — Впервые замечаю.

— Мало ли что впервые бывает, — говорю я. — У нас вон в магазине мопеды привезли, тоже впервые…

— О мопеде ты и не мечтай. Пойди лучше корове пойло отнеси.

— Некогда, — говорю, — я математикой занимаюсь. Пускай Людка отнесет.

— Ей тоже некогда, — сердито говорит мать, — она в носу ковыряет.

Людка, конечно, в носу не ковыряла, но сидела у окна и лбом в стекло уперлась, как статуя. Мечтала, наверное, о сапожках или о женихе своем лохматом. Она недавно курсы какие-то закончила кулинарные и теперь целыми днями на диване валяется — мечтает: куда ее на работу направят? Делать она ничего не делает, но замечаний жутко не любит, потому что считает себя страшно взрослой.

— И не стыдно тебе, мама, — говорит Людка. — Я же тебя не оскорбляю!