Юрий Томин: Витька Мураш - победитель всех

Я помотал головой и показал на мотор: ничего, мол, не слышно.

До гряды оставалось метров сто.

Наташа схватилась руками за борта.

— С ума сошел! — закричала она.

До гряды оставалось метров пятьдесят.

И тут я плавно и круто вывернул мотор. Лодка заскользила, сильно накренившись на борт. За кормой потянулась пенистая дуга волны.

Мы промчались мимо камней, и почти сразу наша волна стала их накрывать.

А через секунду лодка снова шла ровно, как по струнке, и гряда начала быстро уменьшаться.

Наташа снова обернулась ко мне.

Я засмеялся.

Она покачала головой, точь-в-точь как моя мама, и улыбнулась, но как-то не очень весело.

Я сбавил газ до среднего, чтобы можно было разговаривать.

— Еще хочешь?

— Нет, пока хватит, — сказала Наташа. — У вас все так ездят?

— Можно и почище, — сказал я. — Сегодня не так интересно, волны нет. Ты приходи, когда волна будет. Вот тогда…

Что будет на волне, я рассказать не успел, потому что мы уже подходили к лагерю. Я взглянул на берег и сразу сбавил обороты до самых малых.

На берегу рядом с Батоном стояли Иван Сергеевич и Леха.

Подошел я по высшему классу: перевел на холостые, потом дал задний ход и остановился точно у кола.

Но спасти это меня уже не могло.

— Спасибо, — сказала Наташа. — Мне домой пора.

Иван Сергеевич молча смотрел на нас. Лицо у него было не зверское, но и не очень радостное.

— Как покатались? — спросил он Наташу.

— Ой, здорово! — сказала Наташа. — Никогда даже не думала…

— Ты Желудева? — спросил Иван Сергеевич.

— Желудева Наташа.

— На мать очень похожа, — сказал Иван Сергеевич. — Ну, как тебе понравился рулевой?

— Какой рулевой?

— А вот этот, — Иван Сергеевич показал на меня.

— Хороший мальчик, — серьезно сказала Наташа.

Я чуть не взвыл. Я взял лодку без разрешения! Меня могут попереть из лагеря, хотя теперь я совсем уже не хотел уходить! Но ей этого мало! Я еще для нее — мальчик!

Наташа попрощалась со всеми и ушла.

— Что ж, Мурашов, — сказал Иван Сергеевич, глядя Наташе вслед, — в определенном смысле я тебя понимаю…

За спиной Ивана Сергеевича Батон таращил глаза, дергал себя за волосы, строил плаксивые рожи — показывал мне, что я должен рыдать и просить прощения. Вообще-то я мог бы и попросить. Чужие лодки, да еще моторные, без спросу брать не положено. За это от любого в поселке я получил бы по шее, да еще дома мать меня бы сто лет пилила.

Но я был уверен, что просить бесполезно, особенно если Иван Сергеевич видел мои фокусы у гряды.

— …Но только в определенном, — сказал Иван Сергеевич. — Ты знаешь, что лодка не трактор — на тормоза не нажмешь.

«Знаю, — подумал я, — все я знаю. Знаю даже, что сейчас вы меня напополам словами распилите, а потом выгоните из клуба. Выгоняйте уж лучше сразу».

Но Иван Сергеевич больше ничего не сказал. Он повернулся и ушел с берега.

— Ну, накатался? — сказал Леха. — Рулевой! Фига ты, а не рулевой. Ты соображаешь, что такое гряда?! Ведь ты убить мог девчонку!

Я молчал. Спорить тут было не о чем — подводных камней у гряды хватает.

— Ты соображаешь, что у тебя в руках двадцать пять лошадей?!

И опять все было правильно, и сказать нечего.

— Был бы я не вожатый, дал бы тебе сейчас раза два, чтобы на всю жизнь запомнил.

— И так запомнил, — буркнул я.

— До завтра, — сказал Леха. — А завтра опять начнешь. Это у тебя характер такой, Мурашов, — против всех идти. Всех не победишь, Мурашов.

— Алексей Степанович, — сказал Батон подлым таким голосом, — вы его простите, он больше не будет.

— В том-то и дело, что будет. — Леха повернулся ко мне. — Ну?

— Не буду, — сказал я.

— К мотору не прикасаться!

— Не прикоснусь. Только меня все равно Иван Сергеевич выгонит.

— Он-то не выгонит, — сказал Леха, — для этого теперь штаб имеется. Вот поставить тебя перед ребятами… Ты же у нас победитель всех. Вот тебе про все и вспомнят.

— Не надо, — сказал я. — Лучше сразу выгоняйте.

— Ладно, — сказал Леха, — пока воздержимся. Только учти: чуть что — я против тебя первый проголосую. А что это за девчонку ты катал? Симпатичная девчонка. Твоя, что ли?

Батон захихикал. Рукой до Батона мне было не дотянуться, но ногой я все-таки его достал, и он замолк.

— Почему это моя?! — ответил я. — Ничья она. Государственная.

Первую лодку мы построили за восемь дней.

Евдокимыч сказал, что он пальцем не шевельнет; мы все должны делать сами, а он будет только руководить. Но утерпеть он не мог, все время бегал от одного к другому, выхватывал инструменты, кричал, что мы безрукие и лучше он все сделает сам.