Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря

— Ничего не понимаю, — растерянно проговорила мама и начала собираться. — Куда ты, Шурик? Не смей! — крикнула она мне вслед, но я уже вихрем летел через три ступеньки по лестнице…

Весь наш угол был заполнен людьми. Я протиснулся поближе к столбу и увидел, что старенькая парусиновая туфля с левой ноги Дины Ивановны упала и лежит на тротуаре. Я увидел эту стоптанную коричневую туфлю и почему-то вспомнил, как Дина Ивановна каждый раз спотыкалась ею о «счастливую» лошадиную подкову на пороге бодэги, когда выводила Ганса Карловича.

Они висели рядом, бок о бок, Ганс Карлович Штольх и Штольх Дина Ивановна. Ветерок шевелил редкие седые волосы на голове Ганса Карловича. К запястьям их рук были привязаны фанерки с какой-то надписью в три слова. Я не смог разобрать, что означают эти слова, и мне сначала показалось, что оба они цепко сжимают фанерки посиневшими пальцами, словно боятся уронить их. Но когда я присмотрелся, то увидел, что фанерки прикручены к их рукам тонкой проволокой.

Рядом со мной стоял дед Назар. Его бронзовый, перевитый венами кулак висел у моего плеча. От кулака пахло свежей рыбой. Дед Назар уже давно не ловил рыбу, но руки сохранили ее запах.

Подошла мама и взяла меня за плечи. «Сейчас уведет», — вздрогнул я.

— «Мы укрывали евреев», — прочла мама надпись на фанере. (Я почувствовал, как ее пальцы, сжимавшие мои плечи, мелко задрожали.) — Как же это, Григорий Трофимович? Когда же это все кончится?

Дед Назар ничего не ответил, только сильнее сжал свой бронзовый кулак.

Возле нас остановился ботаник Гнилосыров. Оглянулся по сторонам и тихо прошептал:

— Своего даже не пожалели, изверги!

— Вы думаете, что говорите? — вскинулся на него дед Назар. — Какой же он им свой?! Думаете, что говорите?

Ботаник смутился, виновато заморгал слезящимися глазками, и в это время позади толпы заскрипели сапоги Жиздры: тресь-тресь…

Я почувствовал, как дед Назар насторожился.

Тресь-тресь, тресь-тресь, — приближались сзади шаги Жиздры.

Неожиданно дед отступил назад, широко развел руки и громко крикнул:

— Люди! Расступитесь, люди! Дайте этой ползучей гидре посмотреть на свою работу! Расступитесь, люди!..

Толпа образовала перед Жиздрой узкий проход к виселице. Жиздра втянул голову в плечи и попятился назад. Но дед Назар уже схватил его за шиворот и подтолкнул к столбу:

— Нет, ты смотри! Смотри, шкура, на свою работу!

Жиздра упирался. Сапоги его скользили по тротуару, воротник сдавил ему горло, он хрипел, и его землистые щеки дрожали.

— А, не хочешь? Не хочешь, зануда? — Дед Назар со всего маха въехал Жиздре кулаком по бровям.

Жиздра кулем рухнул на асфальт.

Широко расставив ноги, дед Назар стоял перед Жиздрой и ждал, когда тот поднимется. Но Жиздра не спешил. Он понимал, что его ждет, если он встанет на ноги. Закрыв лицо ладонью, из-под которой сочилась кровь, Жиздра по-заячьи глянул снизу на деда Назара и попытался было отползти по асфальту.

— Куда?! — Дед ухватил Жиздру за шиворот левой рукой, мощным рывком вскинул на воздух и, не отпуская ни на секунду, начал бить его широко раскрытой ладонью по ушам.

Жиздра даже не пытался сопротивляться, он только мычал и мельтешил руками и ногами. А дед Назар бил и бил его по ушам, со звоном припечатывая свою ладонь.

— Осторожно, Григорий Трофимович! — запрыгал перед ним ботаник Гнилосыров. — Вы ж ему барабанные перепонки…

— Уйди! — сверкнул на него глазами дед Назар, и Гнилосыров шарахнулся к толпе.

И вдруг Жиздра обмяк, повис на дедовой руке.

— Готов. — Дед Назар тряхнул его еще раз и бросил на тротуар. Затем он повернулся к нам, еще раз повторил: — Готов, — и посмотрел на свои вымазанные в крови руки.

Мама дала деду платок, и он, не переставая брезгливо морщиться, вытер им кровь. А Жиздра вдруг живо вскочил на ноги и проворно перебежал на противоположную сторону улицы.

Всхлипывая, уже оттуда он погрозил деду кулаком:

— Сейчас! Сейчас ты у меня…

И убежал, то и дело оглядываясь, размазывая одной рукой по щекам красную юшку, держась другой за ухо.

— Уходите, Григорий Трофимович, — сказала мама, — уходите. Этот негодяй побежал за полицией!

— Да, да, иду, — спокойно ответил дед Назар.

Он еще раз взглянул на Ганса Карловича, на Дину Ивановну и медленно пошел к воротам. Вслед за ним — мама, ботаник и мы: я, Ленька, Соловей и Мамалыга.

Во дворе дед промыл руку под краном и сел на кирпичи возле окон Соловья. Он, видно, и не думал прятаться. И домой идти тоже не собирался.