Николай Назаркин - Изумрудная рыбка - палатные рассказы

Вечер уже. Таблетки нам раздали, температуру записали. Тут с этим строго, пока не спадет — ни за что не выйдешь. Сиди тут, даже без книжки.

Скоро отбой. Эх…

— Чего приуныл, друг Кашкин? — спрашивает Васильченко.

— Ничего, — говорю. — Ничего я не приуныл.

— А я вот приуныл, — сообщает мне Васильченко. — Завтра пятница, друг Кашкин. А значит, должна прийти Светка и принести бинокль. А я тут.

— Настоящий? — заинтересовался я. — Бинокль?

— Ну уж не игрушечный, друг Кашкин, — усмехнулся Васильченко.

Я сразу начал ему завидовать, что у него есть настоящий бинокль. Это ж можно запросто Проксиму Центавра, наверное, увидеть! Я про нее до «Мушкетеров» читал. Тоже ничего, хотя «Мушкетеры», конечно, здоровскее. А чтобы он не догадался, что я завидую, я спросил:

— А чего ты меня «друг Кашкин» называешь?

— А как же тебя еще называть? — удивился Васильченко. — Монсеньор, что ли? Нет, это тебе не подходит.

— Ты тоже «Мушкетеров» читал? — спрашиваю.

— Конечно, — говорит счастливый человек Васильченко. — А ты разве нет?

— Эх, — вздыхаю я. — Мне там немножко осталось. Только этот Павличек, жлоб жлобистый, книжку зажал с собой дать!

— Вот оно что! — понимающе кивает Васильченко. — Сочувствую, друг Кашкин. Неприятное дело.

— Еще какое, — уныло продолжаю я. — Совсем ведь чуть-чуть осталось! Они там как раз миледи голову отрубили! А я…

— Погоди, — изумляется Васильченко. — Так ты ничего не знаешь?!

— Чего не знаю? — подозрительно спрашиваю я.

— Там же как раз всё самое интересное начинается! — говорит Васильченко и ложится на кровать, глядя в потолок. Словно ему совершенно неинтересно.

Ну, и я молчу. Я Пашке и Серому уже сто тыщ историй сам рассказал. Я знаю, что рассказывать куда больше хочется, чем слушать.

Так мы немножко молчим. А потом Васильченко говорит:

— Ладно уж, расскажу я тебе, что там дальше было.

— Давай, — соглашаюсь я.

Гад он все-таки. Еще бы немножко — и я стал бы просить, как маленький прям.

— Так вот, слушай, — Васильченко понижает голос.

Верхний свет уже выключили, теперь только два ночника горят и лампа в коридоре — ее через стекло над дверью видно. И луна в окне. Белая.

— Миледи отрубили голову… И ты думаешь, что так всё и закончилось?

— А что же еще? — спрашиваю я.

— Ха-ха-ха, — зловеще говорит Васильченко. — Самое главное только начиналось. Они там закопали тело и голову отдельно. И уехали. Но голова не умерла! Она выбралась на поверхность и полетела к Ришелье!

— Как это? — говорю я.

— Вот так это, — говорит Васильченко. — Она летала только по ночам, ее длинные белокурые волосы развевались от ветра, а на щеке у нее было теперь кровавое клеймо! В виде лилии! А когда она уставала, она залетала в окна домов к спящим и…

Васильченко выразительно замолчал.

— Да ну! — неуверенно возразил я. — Там же в книжке совсем чуть-чуть оставалось…

— Эх ты, друг Кашкин, — протянул Васильченко. Голос у него стал точь-в-точь как у моей старшей сестры, когда она что-нибудь знает, а я нет. Ненавижу такой голос. — Разве ты не знаешь, что к «Мушкетерам» еще целых два продолжения есть?

Этого я не знал. И был сражен.

Нет, конечно, я не верил Васильченко. Летающая голова, ха-ха! Малышовые сказки. Понятное дело, что любой рассказчик всего чего-нибудь приврет для красоты. Так что я Васильченко совершенно не верил. Но вот что там в продолжениях?

Проснувшись ночью попить, я взглянул в окно. И вздрогнул. В лунном свете мелькнуло что-то небольшое, круглое, окутанное белокурыми волосами. То есть мне так показалось. Это, конечно, какая-нибудь птица была.

Какая-нибудь. Птица.

Конечно.

Мы с Серым сидели на диване в конце коридора и ничего не делали. Мы вообще-то хотели много чего делать, только Толика забрали. Капельницу опять будут ставить. А без Толика как-то ничего не делается. Вот мы и не делаем.

На другом конце коридора малышня всякая устроила гонки на колясках. Только они сюда не доезжают. У гонщиков руки короткие, чтобы два колеса равномерно вертеть. Разогнался — и сразу в стену сворачивает. Сам. У нас коляски — ого! Огромные. А те, что поменьше, — те мамы уже разобрали по палатам своих возить. А эти не нужны никому. Кроме гонщиков.