Александр Шаров - Некоторые удивительные события из жизни Бориса Пузырькова

Вечером Костя берёт Наяду с собой. На улице ледяной ветер. Костя бережно несёт Наяду, закутав её в одеяло. Хотя в Костиной комнате есть холодные углы, но батарея парового отопления под окном пышет сухим жаром. На трубы батареи Костя кладёт мокрое полотенце, чтобы воздух стал влажнее. Для черепахи он устраивает около батареи мягкую подстилку — лежи и грейся!

По правде сказать. Костя глубоко верит в целительное действие своей комнаты. В 1943 году, когда доктор Савицкий был на фронте, именно тут отлёживался годовалый Макарыч, страдавший острым воспалением лёгких. У него так хрипело внутри, что у Кости разрывалось сердце. Костя и Таня по очереди дежурили у больного львёнка и в конце концов выходили его.

— Лежи и грейся! — говорит Костя, пододвигая свою кровать поближе к батарее, чтобы сразу услышать, если ночью болезнь у Наяды обострится и она будет беспокойно себя вести.

Спит он вполглаза. Спит и прислушивается.

Костя просыпается от странного шума. Ещё не раскрыв глаза, сонный, он понимает: это не метель и не звон первого трамвая, это и не шум скребков, счищающих лёд с тротуаров. Костя садится на постели. Первое, что он видит, — пустой матрасик. Поворачивается — и в жёлтом свете ночных фонарей, проникающем с улицы, замечает черепаху. Высунув голову, она ползёт по комнате с необычайной для черепахи, а тем более для больной черепахи, быстротой, вызывая этот шуршащий, царапающий шум.

Костя поднимается и даёт черепахе корм. Наяда ест с жадностью. Если глаза черепахи могут выражать веселье, то сейчас они выражают именно веселье. Всё это так удивительно, что Костя выскакивает в коридор, где висит телефон, и звонит Савицкому.

— Вы не спите, Ярослав Юльевич?

— Хм… Сплю. То есть сейчас отчасти не сплю, — отвечает хриплый со сна бас.

— Вы меня простите, Ярослав Юльевич, я насчёт Наяды. Только что Наяда…

— Подохла? — перебивает доктор. — Вы, Костя, не убивайтесь. Я вам не говорил вчера, но ход заболевания и состояние больной заставляли готовиться к самому худшему…

— Да что вы! Она не подохла, Ярослав Юльевич. Она выздоровела, мне кажется…

— Выздоровела?!

Доктор несколько секунд молчит.

— Подождите, я зайду сейчас… Говорите, выздоровела?

Доктор живёт в том же доме, этажом выше, и появляется он через несколько минут.

Довольно долго они сидят рядом на Костиной койке и наблюдают за Наядой. Признаки выздоровления черепахи несомненны.

…Утром следующего дня, придя на работу, Костя сказал старшему лаборанту Кротову:

— Знаете, Авдей Матвеевич, Наяде лучше.

Кротов сощурил насмешливые глаза, всем лицом выражая наивысшую степень сомнения.

— Что вы молчите? — нетерпеливо спросил Костя.

— Я не молчу, а только черепаха… Постороннему человеку кажется — она вприсядку пустится, а она через час ноги протянет — раз, и квок…

Во время работы Косте то и дело вспоминались эти неприятные слова: «раз, и квок». Он едва дождался времени, когда можно было пойти домой. Наяда выглядела хорошо и поужинала с отличным аппетитом. Через четыре дня, окончательно убедившись в выздоровлении черепахи. Костя отнёс её в террариум. На столе в конторе она поднялась на четыре лапы, вытянула шею и блестящими глазами оглядела присутствующих: доктора, Костю и Авдея Матвеевича.

День прошёл спокойно, а вечером появился Кротов и с бесстрастным выражением лица сообщил:

— Наяда снова заболела.

— Неправда! — вырвалось у Кости.

— Извольте посмотреть…

Пока шли к террариуму, Кротов тихо, как бы про себя, говорил:

— Конечно, животное выросло в этом климате… ну, словом, тропическом, а её, как белого медведя, с тепла — на мороз, с мороза — в сырость, с сырости — на мороз…

Наяда лежала, съёжившись под панцирем, и отказывалась даже от своих любимых блюд: хлеба в молоке и компота из сушёных фруктов.

Хотя Костя отлично слышал слова Кротова и понимал, что берёт на себя большую ответственность, нарушая зоопарковские правила, он решил ещё раз взять черепаху к себе.

Костя закутал черепаху в одеяло и куртку; бежал он домой сломя голову, чтобы черепаха не задохлась. Наяда безжизненно легла на свой матрац возле батареи. Вечером зашёл доктор. Ярослав Юльевич старался казаться спокойным, но его покрасневшее лицо говорило о крайней степени волнения.