Александр Шаров - Некоторые удивительные события из жизни Бориса Пузырькова

В световом столбе летит и не может вырваться большая ночная птица, потом она исчезает. По сторонам дороги то и дело возникают огни: движущиеся — это комбайны, машины; неподвижные — полевые станы, сёла, станицы. Вдали, за полоской реки, показался Степной.

— Вот и дома, — проговорил старшина.

Он взглянул на мальчика, который по-прежнему крепко спал, и подумал: если его довезти сонного и, не разбудив, перенести в квартиру, утром он проснётся рядом с братом, и всё прошедшее покажется ему сном. Это и хорошо.

Машина, спустившись по крутому берегу Гусинки, остановилась у парома.

1954

Седой шевельнулся на мягкой подстилке из древесной стружки, поднял голову и прислушался.

Солнце зашло — это он почувствовал сразу. Ночной воздух с далёкими запахами зверей, выходящих на охоту, проникал и сюда. Бобр соскользнул в нижний коридор норы и помедлил, близорукими глазами вглядываясь в темноту.

Внизу было холоднее. Слышалось, как вода лениво лижет стены норы. Бобр пробирался по закруглённому коридору, останавливаясь у каждого выхода. Эти выходы он различал по запахам. Были ворота Верхней норы — ход из них вился под землёй, кончаясь на обрывистом берегу в корнях старой ветлы. Были ворота Плотины, ворота Короткого выхода, очень удобного в случае опасности, и много других.

Бобр свернул в боковой ход, нырнул и, с силой рассекая воду, поплыл к берегу.

Ручей жил обычной жизнью. Маленький выхухоль, не без основания боящийся всего на свете, услышав шум, повёл острым хоботком, вильнул веретенообразным хвостом и забился под корягу. Впрочем, разглядев Седого, он сразу успокоился и, наверно, подумал, если только умел думать:

«Как хорошо, что на свете живут не только щуки и сомы, которые так и норовят проглотить тебя, и как хорошо, что хозяином в ручье справедливый старый бобр, каким, несомненно, является Седой».

Выдра повернула голову вслед бобру, но при этом не перестала заниматься своим делом. Она лежала на дне под продушиной и хвостом поднимала ил и песок, мутила воду, надеясь, что мелкие и глупые рыбёшки заинтересуются этой сумятицей и приплывут к ней в лапы.

Но мелкие рыбы не появлялись: либо они стали слушаться старших, либо улеглись спать.

Несмотря на неудачу, выдра водила хвостом из стороны в сторону так мерно и неутомимо, что могло показаться, будто ко дну ручья, как к стене комнаты, прикреплены часы с маятником — подводные ходики, по которым звери и рыбы узнают, когда им следует подниматься и когда возвращаться домой.

Неожиданно ходики остановились, выдра вынырнула в продушину, глотнула воздух и метнулась за почти неразличимой в темноте щукой.

Щука открыла зубастую пасть, но поздно: бросившись снизу, выдра сомкнула челюсти, перекусила щучью глотку и потащила рыбу к берегу.

Ручей жил обычной жизнью, а хозяин его. Седой, отталкиваясь от воды сильными задними лапами с широкими плавательными перепонками, плыл к намеченной цели. Он не был любопытен и в молодости, а к старости научился заниматься только самым важным, не отвлекаясь посторонним.

Из густой шубы и из ноздрей бобра поднимались пузырьки. Наталкиваясь на лёд, они образовывали ровную, как бы выстланную серебристым бисером дорожку. Такой след из мельчайших капелек влаги оставляет иногда самолёт в небе.

Бобр подплыл к берегу, заросшему кустарником, и пошёл хорошо утоптанной тропой. По краям сугробами громоздился снег. В одном месте дорожку пересекали две нити следов: овальные отпечатки, напоминающие медвежью лапу, а рядом небольшие круглые, глубоко продавившие снег кружки́. Бобра эти следы не удивили и не обеспокоили.

У старой ветлы Седой остановился и огляделся. При свете луны внизу темнел гребень плотины. Выше плотины ручей разлился, образовав озеро. К тропинке примыкал участок свежих бобровых погрызов; правее, от пеньков ив, сваленных бобрами год и два назад, уже потянулись боковые ветви; было похоже, что вдоль берега узкой полосой прошла необычайной силы буря, сломала и унесла все деревья, которые встретились на пути.