Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра

Конечно, родители дали понять Алешке, что до отъезда птицу надо куда-то пристроить, потому что возиться с ней будет некому.

Алешка пристраивать в чужие руки полюбившегося скворца не хотел. Нам он однажды сообщил:

— Вчера Игорёшка сказал слово без «эр»: «Алеша… Алеш-ша милый»…

Еще через день Алешка сделал (по словам его мамы) «декларативное заявление»: о том, что не поедет в Артек. Поскольку Игорёшу оставить не на кого.

Можно представить все высказывания родителей! От негодующих криков, что «эта ощипанная птица будет немедленно выброшена на помойку», до клятвенных уверений, что «пока ты в Артеке, об Игорёшеньке мы будем заботиться, как о родном сыне».

Алешка сказал, что видит, как они заботятся о родном сыне. Сплошное издевательство: насильно загоняют в лагерь, в который он не хочет.

Мама, чуть не рыдая, восклицала:

— Но ведь такая радость — Артек! — выпадает редчайшим счастливчикам! Один раз в жизни!

Алешка сказал, что радость иметь говорящего крылатого друга — тоже раз в жизни. И друзей не предают.

Мама была самая нетерпеливая. Она разбила о кухонный стол чашку и заявила:

— Ну и черт с тобой! Сиди все лето дома со своей облезлой вороной!

Папа пообещал, что сидеть Алешке будет трудно, после его, отцовского, внушения.

Алешка сказал, что «пусть внушение», лишь бы после этого его с Игорёшей оставили в покое. Такое заявление поставило папу — образованного мужчину, сотрудника администрации городского драмтеатра — в тупик. Потому что делать серьезные внушения, кроме словесных, он не умел.

Старшая Алешкина сестра, десятиклассница Зинаида, заявила, что скворец все равно скоро околеет, потому что припадочный. В самом деле, Игорёша иногда валился навзничь и прикрывал глаза пленками. Но быстро отходил.

Алешка сказал, что сестра сама припадочная, раз говорит такие вещи. Это во-первых. А во-вторых, если с Игорёшей что-то случится, то пусть при нем, при Алешке. Тогда по крайней мере его совесть будет чиста, потому что он не бросил беднягу до самого конца.

Зинаида сказала, что ее брат — законченный придурок.

Алешка сказал, что не может оставить Игорёшу без присмотра еще и по той причине, что Зинаида научит его нехорошим словам.

Такое заявление в адрес благовоспитанной девицы и круглой отличницы всех заставило онеметь. А в состоянии онемения спорить, сами понимаете, трудно… То есть потом споры еще продолжались, но уже слабенькие и безнадежные…»

Короче говоря Алешка остался — на радость Игорёше и друзьям, которым хотелось летом быть вместе.

И они были вместе! И с ними в то лето случилось много веселых приключений, о которых папа тоже упоминал в этом рассказе. В приключениях участвовал и Игорёша. И после каждого говорил, что это было «потр-рясно».

Папа писал:

«Зловещее предсказание Зинаиды не сбылось. Игорёша не околел. Он постепенно избавился от всех хворей и жил в полном здравии, пополняя свой словарный запас. Хотя почему «жил»? Насколько я знаю, живет и сейчас…»

Я прочитала рассказ про Игорёшу и сразу поняла: его надо поскорее дать Лоське. Чтобы он убедился, как был прав, когда из-за Васьки не поехал на шахматный турнир! Да и вообще рассказ Лосенку понравится — ведь про живое существо!

Кстати, почему-то Лоська не показывался уже два дня…

Я сунула листы в пластиковый пакет и отправилась к Лоське.

Их квартира оказалась заперта. Из двери напротив просунул в коридор голову небритый и поддатый сосед дядя Коля и добродушно сообщил:

— А дружок твой вместе с мамашей куда-то отправился, похоже, на вокзал. С чемоданом и с котом под мышкой. С полчаса назад…

Этого еще не хватало! Куда?

Я подумала, что перед любым отъездом Лоська должен был предупредить меня. И помчалась домой.

Когда я отпирала дверь, на площадке возникла соседка Галина Андреевна — вся такая умильная и сладкоголосая от навеки застрявшей в ней виноватости.

— Женечка, к тебе приходил мальчик. Ну, твой дружок с корабликом на рубашке, только сейчас еще в курточке поверх кораблика и с рюкзачком. И с кисанькой на руках. Звонил, звонил, я выглянула, он говорит: «Передайте Жене, что уезжаю, не знаю на сколько дней»… Я спрашиваю: «Ты, наверно, хотел ей кисаньку оставить? Оставь у меня, я передам». А он: «Нет, его я оставлю в другом месте…» Торопливый такой и озабоченный…

Понятно, что ничего объяснять соседке Лоська не хотел, знал, что это за личность. И где он решил оставить «кисаньку», тоже было понятно. Я тут же помчалась к Ступовым.