Анника Тор - Маяк и звезды

— Они идут, — сказала Бленда человеку в расщелине. — Они вот-вот будут здесь.

Лилла Эйдершер, 28 сентября 1917 года

Папа! Сегодня столько всего случилось, что я даже не знаю, с чего начать. Во-первых, я поняла, что я сильнее, чем думала. Что рядом со смотрителем Нурдстеном я не маленькая беззащитная девочка, а такая же сильная, как он. Конечно, не физически, а в другом смысле.

Во-вторых, мама наконец перестала молчать. Понимаешь, смотритель хотел выпороть Эрика, а мама, как ты знаешь, этого никогда и никому не позволит. Увидев, что мы объединились против него, смотритель вышел на улицу, а мы остались сидеть в кухне. Я подумала: наконец, наконец все это кончится и мы вернемся в Гётеборг. Но мама — я ее просто не понимаю! — она сказала, что мы остаемся и что теперь наконец все будет так, как она надеялась, что смотритель не будет больше командовать и нас с Эриком никто, никто не обидит. Не понимаю, как она могла на это рассчитывать? Неужели она и правда думала, что этот человек способен измениться?

Но потом все развивалось очень быстро. Смотритель вернулся в дом за винтовкой, Эрик вскочил и побежал за ним. Он кричал, умоляя его не стрелять в чайку, и мы с мамой не знали, что делать. Потом раздался выстрел, мы выбежали на улицу, смотритель был ранен, и Эрик звал нас на помощь.

Маячник лежал в расщелине, его нога была жутко вывернута, наверняка причиняя ему чудовищную боль. Но в ту минуту он думал только о том, что надо скорее зажечь маяк. Поэтому мама и Эрик ушли, а я осталась с ним одна.

И тут, папа, случилось самое удивительное. Я сидела и думала, что так ему и надо, что это наказание за все то зло, которое он причинил мне и Эрику. И что он — дурной человек, первый по-настоящему дурной человек, с которым мне довелось встретиться в моей жизни.

Но потом я посмотрела на него и увидела, что ему больно, что он дрожит от холода, хотя мама укрыла его пледом, но при этом обливается потом. И тут, вопреки всему, мне стало жаль его, я захотела вытереть ему лоб, показать, что я ему сочувствую. Но стоило мне приподняться, как он отпрянул назад, и я увидела, что он боится. Теперь, слабый и беспомощный, он боялся меня! Я не могу объяснить это лучше, но мне кажется, что именно так оно и было. Он не дурной человек, ему просто страшно, и потому он запугивает других. Как по-твоему, папа, я права?

Потом мы увидели, как загорелся маяк, а потом пришли мама с Эриком, и мы вернулись домой. Мама наложила смотрителю шину, завтра она отправится с ним в Гётеборг, в больницу. Они привезут из города сменщика, который будет следить за маяком, пока смотритель не поправится. Завтра весь день мы с Эриком проведем здесь одни.

Я слышу, как за окном гуляет ветер, звезд на небе не видно, все затянуто облаками. Но маяк светит в мое окно красивым ясным светом, и мне кажется, что все изменится, хотя я пока не знаю как.

Серые рассветные сумерки окутывали остров, когда Тура, погасив маячный фонарь, возвращалась по тропинке к дому. На западе темные тучи так низко плыли над морем, что казалось, они скользят прямо по воде. Было по-утреннему холодно, Тура поежилась. Ей не хотелось ехать в Гётеборг. Но не потому, что ее беспокоило предстоящее путешествие на лодке. Она волновалась, как она оставит Эрика и Бленду одних на острове. Она спросила Карла, нельзя ли взять детей с собой, ведь их бы это очень обрадовало, но Карл сказал, что дети будут обузой.

В путь решили тронуться как можно раньше, на рассвете, как только Тура потушит маяк. Встав у причала Шепсбрун в Гётеборге, она побежит за подмогой, чтобы доставить Карла в Сальгренскую больницу. Доктора займутся его переломом, а Тура тем временем сходит в лоцманскую контору и попросит найти им помощника, который последит за маяком, пока Карл не встанет на ноги. Если все пойдет по плану, то еще до наступления темноты они втроем — Карл, сменщик и она сама — вернутся на маяк.

Но что, если план не сработает? Вдруг Карла положат в больницу? Вдруг в лоцманской конторе не найдется сменщика? Вдруг что-то случится с детьми на острове? В том, что они прекрасно справятся без нее, Тура не сомневалась: дома, в Хаге, они всегда оставались одни, когда она уходила на работу, но там рядом были люди — соседи, к которым, если что, можно обратиться за помощью. Здесь, на острове, не было никого.

Туре не хотелось ехать, но она понимала, что у нее нет выбора. Без ее помощи Карлу не добраться до больницы.

«А если бы это случилось, пока ты был на острове один? Что бы ты делал?» — спросила Тура смотрителя, когда они с Блендой перекладывали его на кровать. «Если бы я был один, этого бы никогда не случилось», — ответил смотритель.