Потом мы сидели за столом. Все вокруг казалось мягким — стены, свет, ковры, шаги официантов и посетителей. Толстобрюхие мужчины покоились в креслах и ни на кого не обращали внимания. Было очень тихо. Выделялась только наша блестящая белая скатерть да раздавался стук тарелок и шуршали салфетки, в которые официанты заворачивали бутылки с вином.
«Позвольте мне составить меню», — сказал господин Миттерданк моей маме и тете Милли, и они позволили. Мне пришлось несколько раз сделать реверанс. Меня посадили рядом с дочкой Миттерданков. Ее зовут Леттой, и она переходит в третий класс, а я уже учусь в третьем классе. У этой девочки бледное лицо с огромным подбородком, и одета она в клетчатое шелковое платье. Взрослые сказали, чтобы мы подружились, но это было невозможно, потому что Летта все время молчала. Я уже решила, что она немая, но вдруг она сказала своей матери: «Ма-а-ма, я хочу сыра бри, сыра бриии».
Потом взрослым подали какое-то блюдо. Я даже не поверила своим глазам — это были улитки. Настоящие улитки в своих собственных домиках. Не те хорошенькие улитки с блестящими, похожими на завиток ракушками, которые ползают по иве у нас в саду, а большие, светло-коричневые, — я их видела на Рейне, там они висят на виноградных лозах. И тут произошло что-то ужасное. Круглый, как шар, господин Миттерданк взял своими розовыми, похожими на подушки пальцами серебряную вилочку и стал ею вытаскивать улиток из их домиков. Фрау Миттерданк сделала то же самое, и мой отец тоже. Тетя Милли и мама посмотрели, как они это делают, и начали подражать им.
Но этого же нельзя делать, это же недопустимо! Мы с мамой и наступать боялись на маленькие улиткины домики.
Мама всегда говорила, что к таким нежным и пугливым зверькам нужно относиться очень бережно. Когда мы вместе с ней сидели в саду, мне разрешалось иногда поставить улиткин домик на зеленый, только что сорванный лист, и мы обе принимались петь, чтобы выманить улитку из домика:
Улиточка, выходи,
Свои рожки протяни,
Покажи их поскорей
И порадуй нас, детей.
Петь надо было очень тихо и без конца повторять песенку. Тогда улитка выходила из домика и доверчиво ползла по листку. Трогать ее ни в коем случае нельзя было. А здесь в ресторане улиток выковыривали из домиков!
«А если бы с вами так сделали!» — крикнула я господину Миттерданку и чуть не заплакала. Но никто не обратил на меня внимания, все продолжали класть улиток в рот и глотать их, и мама тоже. Тогда я стала еще громче кричать, чтобы она спела улиткам песенку и, после того как они выползут, оставила бы их в живых.
Но взрослые ведь такие хитрые и гадкие. Они всегда говорят детям и животным: «Пойди сюда, пойди, пойди — я тебе ничего плохого не сделаю», — а если ты по глупости подойдешь, они тебе обязательно что-нибудь сделают.
Когда я запела улиткину песенку, мама как раз взяла в рот первую улитку; она сразу побагровела, поднесла платок ко рту и бросилась в уборную. Но если она и выплюнет улитку в уборную, ожить такое животное все равно уже не сможет.
Все смотрели на меня с ненавистью, в особенности отец. По его лицу было видно, что он с удовольствием ударил бы меня или заорал, поэтому мне захотелось уйти. Кроме того, я собиралась поставить мировой рекорд по сбору навоза для Швейневальдовского огорода. Мы уже обо всем договорились. Швейневальд — ночной сторож; днем он либо спит, либо пьет пиво в своей беседке, и тогда он в хорошем настроении. Хенсхен Лаке, Отхен Вебер и я часто ходим с Швейневальдовскими детьми к нему на огород, иногда он нам дает выпить глоток пива. Оно не такое вкусное, как вода с малиновым сиропом, но зато мы пьем прямо из бутылки, как рабочие, которые строят дома и дороги.
К Швейневальду как-то пристала собака со злющими глазами. Она похожа на черный взъерошенный ком, лает как сумасшедшая и кусается. Все ее боятся. Господин Швейневальд окрестил ее Марией: так зовут его жену, которую он хотел позлить, потому что никогда не может переспорить ее. Все боятся этой собаки, но своего хозяина она не кусает, только чужих, Каждому из нас хотелось стать хозяином собаки. Уж я-то знаю, кого бы она у меня кусала. Господин Швейневальд сказал, что это животное редкого темперамента и что тот, кто поставит рекорд по сбору навоза, получит в награду пылкую и кусачую Марию. Мы и раньше часто собирали на улицах лошадиный навоз для удобрения Швейневальдовского огорода, А теперь каждому из нас дадут большое ведро, и тот, кто три раза наполнит его доверху, получит приз.
Читать дальше