Генрих Книжник - Петька

— Дядька-то твой пропитал, гляжу, стропила от пожара, — сказал он, и Петька почувствовал гордость за дядьку, который такой хозяйственный.

Справа от Петьки выходила из пола и уходила сквозь крышу кирпичная облупленная колонна, ясное дело — печная труба. В том месте, где она проходила через доски пола, было набито железо. «Тоже от пожара», — догадался Петька. Посередине лежал помятый алюминиевый таз с остатками глины и стояли две тёмные табуретки с дырками полумесяцем в сиденьях. «Чтобы рукой брать, — подумал Петька. — Очень удобно». Сбоку за трубой были сложены старые кирпичи, битые и целые. Петька с Борькой переглянулись: вот они и камни.

— Таким попадёт — больше не полезет, — сказал Борька.

— Нельзя камнем, — сказала Нинка. — Даже Витьку нельзя, а если станете кидаться камнями, я играть с вами не буду.

— Витьку — можно, — сказал Петька, но сам подумал, что Нинка права, что маленьким камушком, пожалуй, можно, а кирпичом — нельзя.

Под самым скатом крыши лежали длинные жерди, одна даже с развилкой на конце. На полу, на табуретках, жердях, кирпичах — на всём толстым слоем лежала пыль. Пыль танцевала и в солнечном столбе, падающем от оконца, напротив чердачной двери. Осторожно ступая, Петька подошёл к нему и толкнул раму. Петли заскрипели, и оконце туго растворилось. Вдоль чердака потянул слабый ветерок, осушая влажную от духоты кожу.

«Хорошо тут, — подумал Петька. — Из окна видно всё, как из наблюдательного пункта, Витьку заранее увидим, лестницу втащим — и отбиваться не нужно, ему сюда ни за что не залезть».

— Еды сюда надо будет натаскать, — сказал Борька.

— И посуду, — подхватила Нинка. — У меня кукольная посуда есть.

— Настоящую надо, — сказал Борька, — из кукольной и Нюську не накормишь.

— А настоящую хватятся, — возразила Нинка, — спросят, где. А не скажешь — значит, украл.

— Ничего не украл. Если я в доме живу, значит, и моя посуда в нём есть, — ответил Борька. — Если я дома еду беру, то ведь не украл?

Спор становился интересным, и Петька отвернулся от окна, чтобы вставить своё слово, а когда повернулся опять, Витька уже шёл по двору и смотрел наверх, на чердачное окно. Встретившись с Петькой глазами, он улыбнулся нехорошей своей улыбкой и сказал:

— Что же в гости не зовёте? Ну ничего, я не гордый, я сам приду.

Он метнулся за угол дома и исчез из виду.

— Витька!.. — сказал Петька почему-то шёпотом, повернувшись к Борьке с Нинкой. — Он, кажется, сюда залезть хочет. — И вдруг, сообразив, заорал: — Лестницу! Скорее!

Они кинулись ко входу, перепрыгивая через балки, но было поздно. Витька уже лез по лестнице вверх. У Петьки ослабели ноги, и ему захотелось сесть на пол.

— Всё, Борька, — прошептал он. — Конец. Отсюда не убежать.

— Помогай давай, — отозвался Борька сиплым от напряжения голосом. Он тащил длинную жердь, ту, с развилкой на конце, что лежала под скатом крыши. Когда он успел найти и схватить её — было выше Петькиного разумения.

— Скорей! — прохрипел Борька, и Петька ухватился за жердь. За дальний её конец уцепилась Нинка. Втроём они упёрли её развилкой в верхнюю ступеньку и разом навалились. Лестница стала отходить всё дальше от стены, качнулась и, ускоряя бег, грянулась о землю. Петьке даже показалось, что дом дрогнул. Он выглянул из двери: Витька, по-видимому, успел спрыгнуть, потому что не валялся в пыли, а стоял на ногах и смотрел на лежавшую лестницу. Потом он поднял глаза и усмехнулся.

— Нехорошо, — сказал он, — негостеприимно. Ухожу обиженный. А вы там посидите. До вечера, пока тётка с дядькой с работы не придут. А пить-есть захотите — крикните погромче, я принесу. Пока.

Витька помахал рукой и зашёл за угол дома. Петька побежал к окошку посмотреть, действительно ли уходит Витька, не спрячется ли он во дворе. Витька ушёл, не оглядываясь. Хлопнула калитка.

— Гад! — сказал Борька. — Как теперь слезать?

— Посидим, — сказал Петька. — Дядька Василий придёт, лестницу поставит.

— Ага, — сказал Борька, — а если мать позовёт?

— Пить хочу, — пискнула Нинка. — Водички хочу холодненькой…

И Петьке сразу захотелось пить. Перед глазами возникло ведро с водой из колодца: мокрое, прохладное, с кружащейся в нём соринкой. В окно как раз был виден колодец. Из лужицы возле него, вздрагивая и озираясь, пила кошка. Петька не мог оторвать от неё глаз. Вот она напилась, облизнулась и пошла к забору. И Петька почувствовал, что ненавидит её всей душой. «Этого ещё не хватало, — подумал он, — кошка-то чем виновата?»