Генрих Книжник - Петька

Картина получилась такая сладкая, что Петька даже зажмурился. «Надо будет колбасу с собой захватить, Серому дать, — подумал он. — Тогда в следующий раз он Витьку ещё лучше драть будет».

— Возьмём колбасу, — обратился он к псу, сидевшему возле стола.

Серый переступил передними лапами и облизнулся. Хвост задвигался по траве.

«Выучил слово, — подумал Петька. — Способный пёс. А где взять поводок для него? Или верёвку покрепче? Вон он какой здоровый, плохую верёвку сразу порвёт».

Подходящий ремешок нашёлся в сарае, где много всяких разных ремней и верёвок висело на деревянных колышках, вбитых в опорные столбы. Ремень был тонкий и мягкий, как раз такой, как нужно. Петька зацепил его за дверную ручку и дёрнул, чтобы проверить прочность. Ремень был очень прочный. Мёртвым узлом привязал Петька ремешок к ошейнику Серого, а на другом конце сделал узкую петлю, чтобы не соскочила с руки. Ведь если Серый убежит от него, то он, Петька, останется совсем беззащитным в глухом лесу, и его не спасёт уже никто. Петька с трудом просунул левую руку в петлю, в правую взял палку, чтобы прорубать ею дорогу через лесную чащу, как делали все путешественники по Африке и Южной Америке. Правда, у них для этого были большие ножи — мачете, а не палки, но ведь и здесь не джунгли, а какой-нибудь овраг с крапивой.

Петька был готов, а Борьки всё не было. Серый уже давно подпрыгивал и заглядывал Петьке в глаза. Наконец Петька не выдержал.

— Борька! — закричал он, повернувшись к забору. — Скорей давай.

Над забором показалось хмурое Борькино лицо.

— Не могу я. Бабка вдруг в гости засобиралась, с Нюськой надо сидеть, прививки у неё. Куксится.

— Ты скажи бабке, чтобы завтра пошла. Или сегодня, но после обеда.

— Сказал ей, а она: «Неча шляться. С сестрой посиди, роднее будет».

— А удочка как же? Отец ведь велел.

— И про удочку сказал, а она говорит, что она отцу мать, потому и приказ его для неё — бессильный.

— Убеги, Борька, а? Ну что она тебе сделает?

Борька тоскливо поглядел вдаль, где стояли леса, лежали озёра и была воля, хоть и тревожная, опасная, но воля.

— Не могу, отец и мать сердиться будут. Одно дело — работу не сделать, другое — бабку из дому не пустить.

И понял Петька, что не пойдут они сейчас тайной тропой по лесу, с верным псом на поводке, не будет дразнящей весёлой тревоги в груди, захватывающего чувства настоящей опасности, не придётся им перебрасываться отрывистыми фразами на ходу, когда понимаешь друг друга с полунамёка и не нужно ничего объяснять. Не будет встречи с Витькой и победы над ним. И всё из-за того, что Борька боится бабки.

— Выдумал ты всё про бабку, просто тебе страшно стало. Трус ты, Борька, — сказал Петька неожиданно для себя самого и вздрогнул. Первый раз в жизни он говорил кому-то — трус.

Борькино загорелое лицо стало темнеть. Медленно повернул он голову к Петьке:

— А пошёл ты, сопля толстая. Сам-то ты кто? Без меня со двора шагу не ступишь. Я вон с Витькой сколько живу и хожу без тебя, где хочу. А ты, как Витьку увидишь, орёшь, будто резаный. Ишь ты, трусом обзывается. Храбрый какой нашёлся. Давай неси удочку, чтоб сегодня была! — И Борька спрыгнул с забора.

От обиды у Петьки перехватило горло. Он только открыл рот, но ничего не мог сказать. Наконец голос у него прорвался.

— Что?! — взвизгнул он так, что в горле запершило и всё, что он хотел сказать Борьке, вышло кашлем. И про то, как он укусил Витьку, и как потребовал у бабки выпустить Борьку из чулана, и вообще… А он смеет требовать, чтобы Петька в одиночку шёл в дальний опасный рейд за какой-то паршивой удочкой по незнакомой дороге в непривычной ему, горожанину, деревенской местности. Никуда он не пойдёт, пусть Борька сам достаёт свою удочку, если он такой. Даже папа не посчитал бы Петьку трусом в такой ситуации, а из всего их класса ни один бы не осмелился пойти…

От возмущения Петьку просто трясло. Но что-то холодное, лёгкое уже клубилось где-то повыше живота, пониже груди. Как газированная вода без сиропа в жару. Лицу стало горячо, уши вспыхнули.

— Я один пойду, раз ты такой, — сказал он, глядя в забор. — А ты сиди дома.

— Иди, иди! — донеслось из-за забора. — Ори только потише, когда Витьку встретишь, и от страха не помри.

Петька не ответил. Он постоял немного, вздохнул и с сильно бьющимся сердцем толкнул калитку. Серый выскочил на улицу и потянул его за собой. Петька затаил дыхание и высунул голову. Улица была пуста. Солнечная неподвижная тишина стояла здесь. В мягкой пыли посреди дороги лежали две курицы, подрагивая головами. Чуть шевелилась трава у заборов, у лужицы, набравшейся возле колодца, прыгали воробьи. Петька шагнул, калитка захлопнулась за его спиной. Он вздрогнул, мотнул головой и пошёл. Серый бежал впереди.