Виктор Кава - Трое и весна

Долгие секунды ожидания.

— Пропала, пропала! — заплясал я.

Виталий даже покраснел от гордости. Проводил глазами стрелу, что возвращалась с высоты. Выдернул её из земли, вытер наконечник полой пиджака, дал всем посмотреть стрелу.

— Ну? Видели?

— С Гуринцовой стрелой не сравнишь! — крикнул хромой Степанка, который тоже приковылял на луг.

Если бы небосвод был матерчатым, то в нем осталось бы не менее тысячи дырок. Лук по очереди побывал у каждого.

Высыпали звезды, выглянула румянощекая луна — похоже, тоже хотели поглядеть на волшебную стрелу. Высоко висели, словно боялись, чтобы стрела не зацепила их.

Вернулся я домой в сумерках. Поужинал и не без труда залез на печь — сегодня мы и в поле работали, и носились с луком по лугу. Разве тут не устанешь до бесчувствия?

Когда торопишься в школу, борщ, как назло, горячее кипятка. А у тебя и пяти минут нет. Глотаешь, а сам и шипишь, и ойкаешь. А часам безразлично — тик-тик-тик… Хоть швыряй в них ложкой.

На уроки успели. Правда, стрелу не пускали — некогда было. Спрятали лук по дороге в кустах. Пулю Виталий снял. После уроков отведём душу.

Во дворе ещё играли девчонки, а я опрометью влетел в класс. В груди было тесно от желания поделиться новостью с товарищами. На пороге столкнулся с Толей Чеканом.

— Знаешь, что у нас есть?

А он отстраняет меня, словно скамейку с прохода отодвигает. Чего это он?

— Ты куда бежишь, на пожар? — спросил у него удивлённо.

— Куда, куда, — буркнул Толя. — За палочками. — Ох, — выдохнул я и бросился вслед за Толей.

Мы завернули за угол школы, лихорадочно думая, как же за несколько минут добыть сто палочек. Не догадался нож захватить. И лозы поблизости нет.

За школой — целые заросли бурьяна. Ещё вчера были. А сегодня почти весь бурьян исчез. Сейчас остатки его доламывали ребята из нашего класса. Кругом раздавался треск. Я тоже бросился к одинокому кустику лебеды, красноватому от летнего загара, дёрнул у самого корня, стал впопыхах ломать на неровные кусочки.

Когда Полина Семёновна позвала нас в класс, у меня были полные карманы палочек. Сколько их там, некогда было сосчитать.

За партой вытащил огрызки, сложил в одну кучу. Много. Оглянулся, и на душе у меня стало легче: ещё у некоторых ребят на партах такие же палочки из бурьяна.

Полина Семёновна медленно прошла между партами. Когда приблизилась ко мне, я съёжился — сейчас мне достанется. Однако учительница ничего не сказала.

— Что ж, начнём учиться производить действия до ста, — сказала ровным, только немного насмешливым голосом. — Сегодня сложение.

Подошла к доске, написала: 40+12=…

Я сгрёб к себе палочки. Стал отбирать сорок штук.

— Ой! — отдёрнул руку: острый сучок воткнулся в палец, даже кровь выступила.

Пока вытаскивал занозу, учительница уже записала на доске другой пример.

В конце урока я мрачно сидел за партой, с отвращением глядя на кучу огрызков перед собой. Если б оглянулся, увидел бы понуренные головы своих друзей по несчастью.

«Не миновать мне двойки или единицы», — стучала в моей голове тяжкая мысль. А мы с бабушкой сегодня собирались писать письмо отцу…

Полина Семёновна словно бы прочитала мою мысль. Поглядела на нас, сникших, тихо, грустно сказала:

— Ничего я вам, дети, не поставлю. Вчера вы намаялись в поле. Если б не война, мы бы никогда не допустили, чтоб вы так надрывались. И питаетесь кое-как, и ходите в чем придётся… А вот назавтра постарайтесь, пожалуйста, принести палочки.

— Принесём! — хором ответили мы.

Не сговариваясь, сгребли бурьян со своих парт, подбежали к печке, бросили его на бледноватые языки огня. Он зашипел, приподнялся, мгновенно проглотил злосчастные палочки.

Только тёплый, горький дым поднялся над трубой и растаял над школой в осеннем холодном небе.

Погожим майским днём шёл я не спеша из школы, размахивал сумкой с книжками, пугая в траве стрекочущих кузнечиков, слушал щебетание птиц и мечтал.

Мечтал, что скоро наконец-то зацветёт картошка, завяжется, и тогда выпадет тихий обложной дождь. И спустя неделю после дождя мы с сестрёнкой Лидой тайком нароем маленьких картошечек, испечём их в огне в конце огорода, где душистая до головокружения бузина.

А там солнце взберётся на самую макушку неба, порозовеют вишни, выглянут из разлапистых кустов черные глазки смородины. Вскоре и колючие огурчики захрустят на наших нетерпеливых зубах.