Елена Соколова - Следы во времени

По травинке полз светлячок:

– Здравствуй, – сказал он к червячку.

Червячок молчал, не зная, куда спрятаться от взгляда светлячка, чтобы тот не испугался его ужасной внешности.

– Ты что не отвечаешь? Строишь из себя! Ты кто вообще? Червяк! – обиделся светлячок и исчез.

Червячок еще быстрее пополз вверх, чтобы не обидеть или не испугать еще кого-нибудь своей внешностью.

– Скорее, скорее, – подгонял сам себя червячок.

Вдруг он услышал:

– Сам с собой разговариваешь? Ты что, ненормальный?

Это сказала муха, которая запуталась в паутине и от нечего делать глазела по сторонам.

– Вам помочь? – предложил червячок.

– А можешь? – спросила муха.

Червячок перелез на соседнюю травинку, которая под его весом прогнулась к самой паутине. Муха уцепилась за травинку лапками и смогла выбраться.

– Слушай, ужастик, а ты ничего… – прожужжала муха и улетела.

«Червяк», «ненормальный», «ужастик» – это все, что узнал червячок о себе в первые минуты своей жизни. С этой правдой ему предстояло существовать. Но все печальные мысли перекрывало непереносимое чувство голода.

Наконец червячок вскарабкался на дерево и закрепился на зеленом листике.

Открыв безобразно широкий рот, червячок принялся есть. Он ел, ел, ел и не мог остановиться. Ему очень хотелось есть.

Вдруг послышался не просто смех, а настоящий хохот. С набитым ртом и вытаращенными глазами червячок поднял голову. Перед собой он увидел жуков.

– Жирный! – хохотали они. А один добавил: – Ты не отвлекайся. Кушай, кушай.

– Ижвиничи, – проговорил червячок, – шпешу я.

– Шпешуя? Это что, имя у тебя такое? – еще громче рассмеялись жуки, – да ты сейчас лопнешь!

Самым ужасным было то, что червячок действительно лопнул, а под лопнувшей оболочкой оказалась другая оболочка, и червячок стал не червячком, а гусеницей.

– Надо же! Все продуманно! – катались от смеха жуки. Можешь кушать дальше…

Гусеница готова была раствориться, исчезнуть – все, что угодно, только бы не слышать этих насмешек. Она перестала есть и свернулась клубочком. Это оказалось кстати, потому что над деревом пролетал стриж.

Стриж схватил клювом одного из жуков, который хохотал громче всех и, покатываясь по листку, выставил на всеобщее обозрение свое ярко-желтое брюшко.

Жуки расползлись, и гусеница осталась одна.

– Умру, а есть больше не стану, – твердо проговорила она себе.

Гусеница закрыла глаза, и неожиданно какая-то сладкая истома охватила все ее жирное зеленое существо. Что-то странное слышалось ей, что-то похожее на шепот или шелест тонких крыльев.

Когда-то где-то она уже слышала эту странную мелодию. Гусеничке стало весело, она развернулась, встала на все свои маленькие уродливые ножки и открыла огромный прожорливый рот.

Гусеница знала, что сегодня весь смысл ее жизни – в еде. Она обязана есть. Для чего, она не знала. Но ясно чувствовала, что если не будет есть, то кого-то предаст.

Проходил день за днем, гусеница все меньше двигалась, и ей захотелось спать. Она не могла сопротивляться этому желанию и стала искать какое-нибудь укрытие, чтобы никто не увидел, как она укутается одеялом и немного поспит.

У себя за щекой она обнаружила ниточку.

Эту ниточку гусеница крепко-накрепко прикрепила к черенку листка, чтобы ее не унесло с дерева, пока она спит.

Засыпая, гусеница расслабилась и, отцепившись от листика, полетела вниз с дерева. Она повисла на ниточке, и под тяжестью жирного тела ниточка стала вытягиваться.

Чтобы не разбиться, гусенице пришлось кружиться вокруг ниточки, которая все вытягивалась и вытягивалась.

Гусеница хотела остановиться, зацепиться за что-нибудь, но не могла, потому что ее ножки запутались, и от страха она чувствовала себя беспомощной и несчастной.

Она все кружилась, кружилась и кружилась, потеряв счет времени, и была все более беспомощной и несчастной.

Наконец гусеница остановилась и поняла, что нить закончилась.

Гусеница полностью закуталась в кокон из этой нити, которая вытянулась из ее собственного жирного брюшка.

– Не надо было столько есть! – заплакала в коконе гусеничка и в этот момент почувствовала, что падает.

Ударившись о землю, гусеничка прошептала:

– Все. Теперь меня увидят птицы и склюют… Ну и пусть.

Она не знала, что уже наступила осень, что все листья с дерева облетели и надежно укрыли ее.

Куколка осталась одна в полной тишине и в полном мраке. У нее болели ножки, тело затекло оттого, что она лежала все время в одном положении, и через какое-то время она потеряла все ориентиры и перестала понимать, где низ, где верх, где право, где лево.