Ури Орлев - Беги, мальчик, беги

— Поешьте хорошенько, завтра с утра вам нельзя будет ничего есть, — сказал пан Ковальский.

— И пить тоже, — добавила его жена.

Оба мальчика печально вздохнули:

— До каких пор?

— До конца обряда.

— А когда он закончится?

— В полдень.

Наутро Юрека уже ждал большой кусок мыла. Мыло лежало на табуретке возле таза, а на полу стояло ведро с горячей водой.

— И пожалуйста, не так, как в корыте, — сказала пани Ковальская, причесывая уже умывшегося Тадека. — Разденься совсем, стань в таз и хорошенько помойся. Если тебе будет трудно, пан Ковальский тебе поможет.

— Спасибо, я сам, — сказал Юрек.

— Когда помоешься, надень трусы, а я помогу тебе надеть все остальное, — сказала пани Ковальская и передала ему через занавеску что-то, чего Юрек никогда в жизни не видел. Это были короткие трусы из тонкой материи.

— Что это?

— Ты никогда не видел трусов?

— Видел, — сказал Юрек. — Когда я был с русскими солдатами, они мне дали зимой трусы, но те были длинные, ниже колен, от холода.

— С сегодняшнего дня будешь всегда носить такие, под брюками.

Юрек надел трусы и вышел из-за занавески. Он не знал, как надевают праздничную одежду, и пани Ковальская стала одевать его своими умелыми материнскими руками. Когда пришел его черед причесаться, ей пришлось немало потрудиться, орудуя гребнем и щеткой. Под конец она надела на него кружевной воротничок и повела к большому зеркалу.

Юрек изумился. В зеркале стоял другой мальчик. Но и у него не было руки.

Обряд был впечатляющим. Мальчики держали в руках свечи, девочки — белые розы. Богослужение продолжалось дольше обычного, и у Юрека даже заурчало в животе от голода. Под конец всех детей пригласили к алтарю. Каждый преклонил колени и получил освященный хлебец. Маленький кусочек белой лепешки только усилил его голод, и он с нетерпением ждал, когда же они, наконец, вернутся домой и сядут за обеденный стол.

Весь этот год Юрек оставался в семье Ковальских. Мало-помалу потребность в перевозках сокращалась, и пан Ковальский все больше работал в кузнице. Юрека завораживала его работа. Яркий огонь, тяжелые вздохи мехов, добела раскаленный металлический слиток в умелых руках кузнеца, звонкие удары молота, придающего металлу форму топора, подковы, серпа или косы, — все это неудержимо привлекало его. Юрек уже сообразил, как бы он мог сам приводить в действие мехи. Для этого нужно помогать правым плечом своей единственной левой руке. Но он никак не мог решить, как ему быть с щипцами, которыми кузнецы удерживают слиток. Эти длинные щипцы следовало держать двумя руками, а у него была только одна. И тут ему на помощь пришел пан Ковальский. Он изготовил щипцы, в которых вместо правой ручки было несколько захватов, каждый для своего раствора щипцов. С этими особыми щипцами Юрек мог работать, пользуясь только одной рукой. Вскоре он научился вытаскивать раскаленное железо из печи и быстро переносить на наковальню. Там он держал и переворачивал его с помощью своих щипцов — сначала по указаниям пана Ковальского, а через какое-то время уже и по собственному разумению, понимая, как именно нужно повернуть раскаленный слиток в соответствии с той формой, для которой он предназначался.

За домом простирались поля, зеленые весной, желтые летом, ослепительно белые с приходом зимы. В зимние дни Юрек вместе с другими ребятами играл в снежки, а летом ходил с Тадеком плавать в Висле. Дорога к реке шла между пастбищами и небольшими рощами. Сейчас Юрек уже мог входить в воду вместе с другими детьми, потому что купался в тех коротких трусах, которые дала ему пани Ковальская. Правда, в первый раз, когда Юрек бросился в воду, он едва не утонул, и Тадеку пришлось его спасать.

— Почему ты не сказал, что не умеешь плавать?!

— Я думал, что умею, — ответил Юрек.

Впрочем, вскоре он уже свободно плавал на боку, загребая здоровой рукой, как веслом.

Иногда он ходил на реку один. Он любил сидеть на берегу и смотреть на корабли, проплывающие по реке, на баржи, медленно тянущиеся за тихоходными буксирами, на парусные лодки, которые казались ему большими белыми бабочками, сидящими на воде. Когда-нибудь, думал он, и у него будет такая же лодка, и он поплывет на ней далеко-далеко, до самого моря.