Аделаида Котовщикова - Один день

— Ты потерял футболку?

— Наверно.

— Возьми в палатке у Муси. Она там.

— Витька! — крикнул Леня. — Моя футболка в палатке у Муси.

— А мне-то что?

— Так ты же спрашивал, где она.

Опять лилась вода в шурфы. Но Леня в них уже не заглядывал. Он сидел под машиной, в холодке.

У палаток, на примусах, где загороженных ящиками, а где и просто на земле безо всяких прикрытий, дежурные готовили обед. Вскоре растянули брезент, сверху постелили кто клеенку, кто настоящую скатерть, расставили тарелки.

Под машину, где Леня прятался от пекла, заглянула Муся.

— Пойдем есть лапшу с гусем. Живо!

Она за руку вытянула Леню из-под машины.

Дядя Степа обедал вместе с геологами.

— Прошел слушок, что кого-то гусь чуть совсем не заел, — сказал он грустно. — Кого бы это? Не знаете, девушки?

— И вовсе не совсем, а только за ноги пощипал, — сердито сказал Леня.

Все засмеялись, а Леня отвернулся. Съев полную миску густой лапши, он поднялся.

— Спасибо. Я больше не хочу.

Неторопливо он пошел мимо палаток. Где бы посидеть в холодке?

У следующей палатки Леню уговаривали отведать каши. Но тут, в обществе почвоведов и бурильщиков, он только выпил большую кружку чаю с конфетами.

Затем на все приглашения к столу он лишь мотал отрицательно головой: ни кусочка больше не могло поместиться в его животе. А мама боялась, что он голодным останется!

Отяжелевший от еды, Леня уселся в тени, у входа в какую-то палатку. Заглянул внутрь. Ящики стоят. В них, наверно, инструменты, приборы, карты, образцы… Матрацы, одеяла и подушки лежат скатанные у стенок. Но один матрац растянут. Хозяева палатки — люди хорошие и не рассердятся, если Леня посидит на их матраце.

Когда через некоторое время в палатку вошел начальник экспедиции Кедров, он увидел раскинувшегося на матраце полуголого мальчика. Солнце светило ему на нос, и он морщился во сне. Кедров улыбнулся и оттянул матрац в глубь палатки.

Проснулся Леня от сильного шума. У входа в палатку толпились люди. Многих Леня видел впервые. Все они, перебивая друг друга, говорили о какой-то замечательной лекции, которую только что слышали.

— Такую бы и в Москве неплохо услышать. Повезло нам!

— Я думаю! Этот профессор известный специалист по лессовым почвам.

Пока Леня спал, приехала еще одна экспедиция, ясно.

Трещали сверчки. В небе догорал закат, и длинные мягкие тени расползались по полю. Воздух был нежен и ласков. Дышалось легко.

Леню окликнула высокая Аня, Мусина подруга:

— Леня, ты нашел свою футболку?

Подумав, Леня ответил:

— Ее нашли.

Он бродил по вечернему лагерю, с любопытством рассматривая новых людей. Вдруг кто-то обхватил его сзади поперек живота.

— Попался, голубчик!

Дядя Степа сообщил таинственно:

— Я сейчас, знаешь, анализы в контору отвезу.

— Вернешься скоро? Мы бы с тобой поиграли как-нибудь.

— Я-то, брат, вернусь… Айда к машине! Я тебе что-то интересное покажу — в кабине у меня.

У машины Тимаков скомандовал:

— Ну-ка! Глаза закрой, руки вверх!

Леня послушно зажмурился и поднял руки. В ту же минуту на нем очутилась футболка. Она положительно проследовала его, эта голубая одежонка, спасенья от нее не было.

— А теперь где хотите ехать, товарищ будущий капитан? Наверху либо в кабиночке?

— А зачем мне ехать?

— Зачем? Домой пора! Вот зачем.

— Увезти меня хочешь? Дядя Степа-а! Я здесь ночевать останусь.

— Ночной пропуск тебе нынче не выписан.

— Не поеду-у! Дя-а-адя Степа!

— Прения прекращены за недостатком времени.

Неумолимый Тимаков засунул Леню в кабину и вдобавок придержал его локтем, усаживаясь на свое водительское место.

Двор был погружен в темноту. Фонари освещали лишь крыльцо, дорожку, калитку. Сверкали звезды. Казалось, что они еле держатся на небе и, того гляди, посыплются вниз. Что-то ворошилось в кустах сирени, должно быть, воробьи укладывались спать.

В раскрытых окнах конторы темно. Мама куда-то ушла, может быть, даже уехала. Бумажки с анализами Тимаков передал высокому инженеру в белом парусиновом костюме еще у ворот.

И зачем дядя Степа приволок его, спрашивается?

Леня слонялся по двору, стоял у калитки, опять забредал во двор. Делать было решительно нечего. Вероятно, уже поздно и, собственно, можно бы и в постель, но спать ему совсем не хотелось.