Константин Ушинский - Рассказы

Навстречу нашим путешественникам беспрестанно попадались: то громадные почтовые кареты с разодетыми кондукторами впереди, которые то и дело трубили в медные рожки, то блестящие городские экипажи, то длинные, тяжело нагруженные товарами обозы, даже городские, легковые извозчики с номерами на затылках. Все эти предметы были очень хорошо знакомы детям и мало напоминали собою деревню. Они даже плохо слышали колокольчик, который болтался под дугою, а нарядный ямщик, сидевший у них на козлах, походил более на кучера, чем иной бедный петербургский извозчик. Близость огромного, многолюдного города слышна и видна была ещё повсюду.

Начинало вечереть. Дети проснулись сегодня чуть ли не в три часа утра, провозились за укладкой целый день, а потому глаза их слипались, головки клонились на подушки, которых было довольно в тарантасе. Скоро наши маленькие путешественники заснули и спали долго и крепко, как спят только усталые дети на вольном воздухе, под открытым небом, при небольшой, убаюкивающей качке экипажа, под усыпительные звуки почтового колокольчика. Короткая петербургская ночь была светла, и тарантас быстро удалялся от Петербурга.

Солнце уже было высоко, и тарантас успел уехать более ста вёрст, когда Володя и Лиза проснулись. Разоспавшиеся дети насилу могли вспомнить, что с ними делается, где они и что это за колокольчик звенит перед ними. Но едва только мелькнула у них мысль, что они в дороге, на пути в деревню, едут на почтовой тройке и притом ещё с колокольчиком, как сна будто и не бывало! Весело и бодро вскочили они и с любопытством стали осматриваться кругом.

Твёрдое, каменистое шоссе уже исчезло. Экипаж тихо катился по мягкой, простой почтовой дороге, и почтовый колокольчик звонко побрякивал в чистом утреннем воздухе. Ямщику понадобилось поправить упряжь пристяжных лошадей: он остановил тройку и слез с козел. Прежде всего поразила детей глубокая тишина, царствовавшая в полях. Только где-то, высоко, пел невидимый жаворонок. Серебряные трели его вольной песни звонко раздавались в прозрачном, чистом воздухе, наполненном благоуханиями полей. По обеим сторонам дороги, по волнистым холмам, подымались полосы разноцветных нив, то покрытых зеленеющими хлебами, то чёрных, отдыхающих под паром. На горизонте, где небо сходится с землёю, тянулась синяя зубчатая полоса далёкого леса. В лощине между двумя длинными холмами виднелись соломенные крыши большого села, разбросанного на скате. Позолоченный крест сельской церкви ярко горел на солнце. С другой стороны дороги можно было заметить вдали небольшую деревню, в которой не было церкви.

Дети молчали: новость и прелесть сельской картины глубоко на них подействовали.

Минут через двадцать тарантас застучал по деревянному, довольно ветхому мосту, построенному через глубокий овраг. На дне оврага, в высокой траве, сверкала маленькая речка. За мостом вскоре начался густой, тёмный лес. Громадные, вековые сосны протягивали над дорогой свои длинные, красноватые, смолистые сучья с колючими, всегда зелёными ветвями. Колёса тарантаса врезались в песок, и лошади пошли шагом.

Лес был большей частью сосновый, но кое-где виднелись пирамидальные ели с своими стройно расположенными сучьями, выгнутыми книзу, как крыши китайских домиков. Там и сям белели стройные берёзы с кудрявыми, ярко-зелёными верхушками, трепетали вечно дрожащие листочки осины. Внутри леса, между деревьями, царствовали тень, прохлада и тишина. По временам густой лес прерывался полянами. На опушках таких полян, покрытых свежей травой, берёза, осина, небольшие ёлки и тонкий, гибкий орешник, перемешиваясь, составляли красивые группы. В высокой, сочной траве видно было много цветов, а кое-где блестели, как коралл, ярко-красные ягодки вызревшей земляники. Кукушка отзывалась где-то далеко в глуши леса; по временам раздавался звонкий, резкий крик иволги.

Высокий лес тянулся вёрст на пять, и дети не могли им налюбоваться. Но лошадям трудно было тащить тарантас по глубокому сыпучему песку, и, кроме того, бедных животных беспокоили оводы. Наконец, лес стал редеть, и вместо больших сосен показались кустарники. Опушка леса продолжалась ещё с полверсты; потом колёса экипажа застучали по более твёрдому грунту. Опять по обеим сторонам дороги пошли бесконечные поля, расстилающиеся по холмам до самого горизонта.