Юрий Коваль - Шамайка (с иллюстрациями)

— Зря я тебе лапки салом намазала, — сказала Долли, погладив Шамайку на прощанье.

Здесь мне хочется сообщить читателю, что наше повествование подходит к неминуемому концу. И чувствует автор, что хочется читателю, как и автору, чтоб наша трущобная королева сбежала с виллы, пропитанной запахом роз.

И она сбежала. Она перелезла через ворота, спрыгнула в траву и побежала. Вначале она бежала просто так, не зная куда, и пробежала за час целую милю и достигла реки.

Была ранняя осень. Кошка уселась на берегу, на бугре, и стала смотреть на воду. Созерцание большой воды успокоило её. А по реке шли баржи, куда-то гнали свои плоты плотогоны, рыбацкие галоши плавали туда-сюда, и запах рыбы струился по берегам, достигая облаков. Кое-где горели костры, люди варили уху, пекли картошку, и Шамайка внезапно сообразила, куда ей бежать: да, конечно, домой, в трущобы. Она увидела, что вдоль реки идут рельсы железной дороги, и она побежала по этой хоть и железной, но всё-таки дороге домой, на помойку.

Так начался не слыханный и не виданный никем в мире бег Шамайки, и никогда прежде она не достигала такой высоты личности, как в этом многомесячном беге. Она пробежала совсем немного, как сзади раздался чудовищный рёв и за нею погнался чёрный зверь с красным глазом во лбу. Зверь-громовержец настиг её, да промахнулся, промчался мимо, и ещё много таких зверей догоняло и обгоняло её, и она быстро поняла, что эти громовики бестолковые, только рычат да грозятся, но никогда не поймают её, надо только залечь под забор и притаиться.

Она бежала и бежала на юг и ловила по дороге мышей, давила крыс, отбивалась от собак, рылась в отбросах, и лето сменилось осенью, лёг на деревья иней, сухая бесснежная зима навалилась на землю, ни на секунду не останавливая её бега.

Сейчас мне трудно точно сказать, сколько времени она бежала. Но вот что поражает меня — графиня Блонская вместе с сыном дважды уже возвращалась с виллы в город и дважды снова провела лето на вилле, уже давно позабыла она про Королевскую Аналостанку и много раз уже промчалась на громовике мимо Шамайки, а та всё бежит, всё ещё бежит в старом времени. Эта кошачья теория относительности кружит мне голову и нагоняет печаль.

Однажды — не помню точно, в какое время года, кажется, весной — кошка добралась до огромного моста, который навис над рекою. Она побежала по перилам на другой берег.

Вдруг с противоположного конца ринулся на неё одноглазый громовик. Бестолковое чудовище, конечно, промахнулось, но тут же поворотило назад и заревело у неё за спиною. Шамайка бросилась вперёд, а впереди-то новый заревел красноглазый зверь. И она не выдержала, прыгнула с моста в неизвестность.

Этот невероятный полёт с высочайшего моста в бездну должен был кончиться только одним — точкой. И это была бы достойная точка для нашего рассказа, но кошка вынырнула, выплыла и вылезла на тот самый берег, где находились её родные трущобы.

И первым делом она попала на пристань, откуда отплыли когда-то в неизвестность её мамаша Фрида и добрый друг Брэдбери. Она побежала дальше — вот-вот должны были начаться трущобы, но всё не начинались, не начинались, и она увидела пустырь, за которым прямо в небо росли огромные белые дома. Это были небоскрёбы, которые скребли небо так сильно, что слышен был на земле хруст облаков, а пара бульдозеров доскребала, выравнивала пустырь, и кошка увидела, как оранжевый зверь-бульдозер снёс остатки дома, в котором была когда-то лавка японца Мали.

— Зажигай! — крикнул кто-то, и два негра облили бензином груду деревянного лома, и вспыхнули доски и клетки от редких канареек. Огромное пламя и огромный дым заволокли пустырь…

Шамайка долго бродила по новому, ослепительному и чужому городу, и вернулась на пристань, и тут увидела человека, который спал под старой, сгнившей лодкой.

И она прилегла рядом и заснула.

— Ба! Да это Шамайка! Королевская Аналостанка! — сказал, просыпаясь, японец Мали. — Кис-кис-кис. Я всегда-то чувствовал, что ты — вечная кошка.