Марк Твен - Похождения Тома Соуэра

Потомъ онъ вспомнилъ о цвѣткѣ, вытащилъ его, уже увядшій и помятый, и это усилило его скорбное настроеніе. Ему хотѣлось угадать, будетъ-ли она жалѣть о немъ, если узнаетъ? Будетъ-ли она плакать и желать имѣть право обвить его шею руками и утѣшить его? Или же отвернется, какъ и остальной пустой свѣтъ? Эта картина преисполнила его такою смертельною, сладостной мукой, что онъ переиначивалъ ее въ душѣ такъ и сякъ, придавая ей все новое и разнообразное освѣщеніе, до тѣхъ поръ, пока не истрепалъ ее, такъ сказать, до нитки. Наконецъ, онъ поднялся съ мѣста, когда уже стемнѣло, и дошелъ въ половинѣ десятаго или около десяти до той пустынной улицы, въ которой жила его неизвѣстная возлюбленная. Онъ пріостановился на минуту; до слуха его не долетало ни малѣйшаго звука; свѣча озаряла тусклымъ свѣтомъ одно завѣшанное окно во второмъ этажѣ… Здѣсь-ли обитель святыни?.. Онъ перелѣзъ черезъ изгородь, пробрался тайкомъ среди растеній до окна и смотрѣлъ на него долго и съ чувствомъ, потомъ легъ подъ нимъ на землю, протянувшись на спинѣ, скрестивъ руки на груди и держа въ нихъ свой бѣдный завялый цвѣтокъ. И ему хотѣлось умереть такъ… одинокому въ хладномъ мірѣ, безъ крова надъ своею безпріютною головой, безъ дружеской руки, которая отерла бы смертный потъ съ его чела, безъ чьего-либо любящаго лица, склонившагося надъ нимъ въ грозную минуту агоніи… И такимъ увидала бы его она, выглянувъ изъ окна на свѣтлое утро… И что же, прольетъ-ли она хоть одну слезу на жалкое бездыханное тѣло, вздохнетъ-ли хоть разъ при видѣ столь жестоко загубленной, столь безвременно скошенной жизни?

Окно поднялось; рѣзкій голосъ какой-то служанки нарушилъ священную тишину и потокъ воды окатилъ останки распростертаго навзничь страдальца!

Захлебнувшійся герой вскочилъ, фыркая для своего облегченія; вслѣдъ затѣмъ въ воздухѣ что-то свистнуло, какъ летящій снарядъ; раздалось подавленное ругательство, какъ бы звякнуло разбитое стекло; какая-то маленькая, неопредѣленная тѣнь юркнула черезъ заборъ и скрылась въ темнотѣ…

Немного спустя, въ то время, какъ Томъ, раздѣвшись, чтобы лечь въ постель, разсматривалъ свое мокрое платье при свѣтѣ сальнаго огарка, Сидъ проснулся, но если у него зародилась хотя малѣйшая мысль дѣлать заключенія изъ уликъ, онъ подавилъ ее и промолчалъ, потому что въ глазахъ Тома свѣтился недобрый огонекъ. Томъ улегся, не утруждая себя еще прочтеніемъ молитвъ, что Сидъ начерталъ тоже въ сердцѣ своемъ.

Солнце поднялось надъ мирной землею и посылало свои лучи, какъ благословеніе, на спокойный поселокъ. Послѣ завтрака тетя Полли устроила домашнее богослуженіе; оно начиналось молитвою, составленною цѣликомъ изъ прочныхъ библейскихъ текстовъ, связанныхъ между собою лишь легкимъ цементомъ самостоятельнаго мышленія, а съ вершины этого сооруженія, какъ бы съ Синайской горы, она прочла грозную главу изъ Моисеева Закона.

Послѣ этого Томъ, такъ сказать, опоясалъ чресла свои, то есть принялся «долбить стихи». Сидъ выучилъ свой урокъ уже за нѣсколько дней передъ тѣмъ. Томъ напрягъ всѣ свои силы на запечатлѣніе въ своей памяти пяти стиховъ, причемъ выбралъ часть Нагорной проповѣди, потому что не могъ отыскать стиховъ покороче.

Черезъ полчаса у него составилось смутное представленіе о содержаніи урока, но и только, — вслѣдствіе того, что духъ его носился въ это время по всему пространству, обнимаемому человѣческой мыслью, а руки были заняты разными развлекающими дѣлами. Мэри взяла у него книгу, чтобы спросить урокъ, и онъ началъ пытаться проложить себѣ дорогу среди тумана.

— Блаженны… мил… мил…

— Нищіе…

— Да, нищіе. Блаженны нищіе… мил…

— Духомъ…

— Блаженны нищіе духомъ, ибо они… они…

— Ихъ…

— Ибо ихъ. Блаженны нищіе духомъ, ибо ихъ… есть Царствіе небесное. Блаженны плачущіе, ибо они… они…

— Ут…

— Ибо они… мил…

— Утѣ…

— Ибо они утѣ… О, я не знаю, что это такое!

— Утѣш…

— О, утѣш… утѣш… Плачущіе… они… Да чтоже?.. Отчего ты не скажешь, Мэри? Зачѣмъ ты дразнишься?

— О, Томъ, бѣдная ты тупица, я вовсе не дразню тебя. Вовсе этого не хочу. Поучись-ка еще. Ты не сокрушайся, ты справишься. А если ты будешь знать, я подарю тебѣ что-то хорошенькое. Ну, будь же умникомъ!

— Хорошо… Только что же это, Мэри? Скажи!..

— Не разспрашивай. Ты знаешь, что если я уже говорю, что хорошая вещь, то и будетъ хорошая.

— Смотри же, Мэри… Ну, ладно. Буду зубрить опять!

И онъ принялся «зубрить», и, благодаря двойному воздѣйствію любопытства и надежды на подарокъ, достигъ даже самаго блестящаго успѣха.