Гэри Шмидт - Битвы по средам

В-третьих, меня обязали принести в класс ещё двадцать два пирожных. Когда в разговоре с отцом я заикнулся об авансе — нельзя ли, мол, получить трёхнедельный аванс на школьные завтраки? — он поднял меня на смех.

— Тебе надо в комики податься! — проговорил он между приступами хохота. — Иди в напарники к Бобу Хоупу. И поезжайте вместе во Вьетнам, в Сайгон, перед солдатами выступать.

— Я вообще-то не шучу, — пробормотал я.

— Нет, шутишь, — возразил отец. — Никто из моих детей, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, не просит денег вперёд.

— Ладно, пошутил.

— То-то!

В-четвёртых, когда я сказал Мирил, что вряд ли добуду пирожные до следующей среды, она посоветовала особо об этом не распространяться. А когда я сообщил ей, что мой отец — скряга, потому что только что заключил выгодный контракт с «Империей спорта», а мне даже монетки лишней не даёт, она почему-то расплакалась.

Честное слово!

— Мирил, да не реви! Всё не так ужасно. Я попробую раздобыть пирожные вовремя…

— Дурак ты, — сказала она сквозь всхлипы. — Ничего не понимаешь.

После этого она замолчала и до конца дня ни с кем не разговаривала.

В-пятых, во вторник, то есть накануне той среды, когда кончался срок, отведённый мне на добычу профитролей, в класс пришёл мистер Гвареччи и спросил у миссис Бейкер, что такое «клеврет». Она поинтересовалась, для чего ему это нужно, а он сказал, что в кабинете у него сидит брат Дуга Свитека и привели его туда за то, что он обозвал мистера Лудему «клевретом».

Миссис Бейкер посмотрела на меня в упор…

Ну а в-шестых… В-шестых, наступило утро среды, и я вошёл в класс с пакетиком, где лежали жалких пять пирожных — больше купить на те деньги, что родители давали мне на неделю, не удалось. Вошёл и понял: мне конец. Но пытался доказать, что, если разделить пять штук на всех, получится почти по четвертинке. Это же лучше, чем ничего!

Мирил замотала головой.

— Ты — труп, — изрёк Данни Запфер.

И я не стал с ним спорить. Помереть даже лучше, чем напялить цыплячьи колготки с белыми перьями сами знаете на чём.

Но вдруг… Помните поговорку: свет в конце туннеля? Чтоб его увидеть, не обязательно умирать. Иногда он просто вспыхивает и развеивает самый чёрный мрак. Внезапно, без всякого повода.

Представьте, приходим мы с большой перемены, а в углу на полке стоит коробка. Длинная такая коробка из булочной Гольдмана. А в ней — двадцать четыре пирожных! Румяных, кругленьких, с ванильным кремом!

— Мистер Вудвуд вас просто разыграл, — сказала миссис Бейкер. — Угощайтесь.

И мы не стали ждать повторного приглашения.

Когда мои одноклассники разъехались по своим храмам, миссис Бейкер спросила:

— Как вы считаете, мистер Вудвуд: в «Буре» счастливый конец?

Я ответил, что счастливый. Наверно, потому, что моя собственная история с пирожными только что закончилась так благополучно.

— А как же Калибан? Разве он не заслужил счастливого конца?

— Нет. Он чудище. И должен потерпеть поражение. В этом и состоит счастливый конец. Как Годзилла… он же должен быть убит в конце фильма? А Калибана надо…

— Что с ним надо сделать?

— Нельзя же, чтобы он оказался победителем.

— Это верно, победить он не должен. Но мне всегда жаль, что Шекспир не придумал и для него хороший конец. Пусть бы и чудищу тоже досталась капелька счастья. Но для этого нужно, чтобы сам он изменился, чтобы стал лучше, чем думает о нём Просперо. Мы все иногда бываем ужасны. И нашу ужасную сущность Шекспир воплощает в этом образе, в Калибане. Но в каждом человеке есть и другая сущность. Та, что после поражения позволяет душе вырасти, стать лучше. Вот я и думаю, что хорошо бы в конце пьесы увидеть, как меняется Калибан.

Она захлопнула книгу.

— После поражения никто не вырастает, — возразил я. — Поражение — это конец.

Миссис Бейкер улыбнулась.

— Две недели назад прошли первые испытания ракеты-носителя «Сатурн-5». Меньше года назад мы потеряли трёх астронавтов, но уже испытываем новую ракету, чтобы в один прекрасный день пройти по Луне, чтобы расширить пределы нашего мира. — Она вдруг закрыла лицо руками и сквозь пальцы договорила: — Шекспир порадовался бы такому исходу.

А потом она отняла руки от лица и спрятала книгу в нижний ящик стола. Мы молчали, и в классе было тихо, только дождик шелестел за окном.