Валя Стиблова - Мой братишка

Пани Паукертовой хорошо говорить, она не работает, а мама приходит поздно, да еще готовка. Скажи, ходит она в кино? А пани Паукертова не вылезает из кинотеатра. Недавно она рассказывала одной пани фильм, в нем все время искали убийцу, а им оказалась какая-то старуха. Вчера она тоже вспоминала о каком-то фильме. Там главным действующим лицом была сумасшедшая балерина. А неделю назад она смотрела фильм, в котором гонялись за ворами. Пани Паукертовой дома не сидится! В прошлую субботу соорудила себе прическу, как праздничный торт. Да для этого нужно полдня провести в парикмахерской! Думаешь, маме не хочется в кино? А она вместо этого все пишет и чертит какие-то таблицы с цифрами.

Все это я говорил Киму уверенно, и он меня слушал, только уши у него все краснели. И пусть он ничего не отвечал мне, но я знал: мои слова не пропали даром. Правда, я и представить не мог, какой номер он выкинет. Сам я совсем не такой: могу что угодно выслушать и через минуту забыть. А Ким — нет, он все на ус мотает.

Однажды я ему сказал: «Послушай, Ким, ты единственный человек, у которого уши поглощают все звуки, ничего не пропускают» — и при этом заглянул ему в ухо, словно действительно верил в то, что говорил. Конечно, ничего, кроме грязи, в ушах у него не было. Но он действительно умел внимательно слушать — этого у брата не отнимешь.

И вот после моей пламенной речи в защиту мамы приходит пани Паукертова. Она взбила для нас ванильный крем, положила в него черешни и бисквит, а потом, как всегда, стала ждать, когда Ким оближет мешалку, но тот и виду не показывал, что ему хочется слизнуть сладенького. Сидит себе молча и, даже когда она позвала его, отказался — только задумчиво провел пальцем по стене.

Да-а, Ким закусил удила. Я так поступить бы не смог. И упорство его казалось мне просто глупым. Я взял тарелку и направился за ложкой, — зря я начал весь этот разговор.

— Иди сюда, Ким, — позвала пани Паукертова.

А он только качает своей упрямой головой: нет, не хочу и не пойду. Если бы она в ту минуту оставила Кима в покое, то, возможно, ничего бы и не случилось, но не тут-то было. Пани Паукертова, видно, плохо знала Кима — иначе бы сразу поняла, что тут что-то неладно, раз он не стоит около нее и не заглядывает в миску.

— Иди бери, — повторяет она. — Я теперь к вам долго не приду. Мы уезжаем в отпуск к морю. Ваша мама, бедняжка, едва ли приготовит для вас такое.

Черешни в моей тарелке показались мне белехонькими по сравнению с пылающими ушами Кима.

— Если мы попросим, мама сделает нам точно такой же ванильный крем. — Ким так обозлился, что я прыснул бы со смеху, не будь все это так серьезно. — Но мы не станем просить. Мы лучше пойдем купим мороженое. Правда, Мариян?

— Почему же, Ким? — в недоумении спросила пани Паукертова, и глаза ее стали колючими. — Тебе не нравится, как я готовлю?

Я уткнулся носом в тарелку и готов был весь туда спрятаться. Ну нельзя же так говорить — это мне было ясно, а вот Киму ясно было другое: что он не может молчать.

— Нравится, — ответил Ким уверенно и громче, чем обычно. — Даже очень нравится. Но я не стану это есть, если мама не может пойти ни в кино, ни в парикмахерскую. Мы спим, а она все пишет. Она целые дни работает. Поэтому и нам никакой крем не нужен.

Пока Ким говорил это, я заметил, как каменеет лицо пани Паукертовой. Казалось, застыла не только она, но и все вокруг: стол, стулья, кухня. Да и я. Я еще поддел крем ложечкой, но проглотить его уже не мог.

После этого она к нам больше уже не приходила. Не знаю, что сказала пани Паукертова нашим родителям, но только папа с мамой часто вспоминали о ней — какая она хорошая и как заботилась о детях. Может, и хорошая, а вернее всего, нет. Ишь обиделась насмерть из-за слов Кима! Ну и зря! Мало ли что мы иногда наговорим друг другу или ребятам в школе! Не надо придавать этому большое значение! К тому же Ким сказал правду.

Но теперь это уже дело прошлое. Во много раз хуже то, что случилось с Кимом потом и в чем виноват я. Ким сейчас лежит в больнице и даже, может быть, умрет. А ведь ничего бы не случилось, послушайся я Кима. А я не послушался, позвал в виварий своего одноклассника Путика, расхвастался перед ним, а тот шутки ради открыл дверцу клетки и выпустил обезьяну. Путик хотел потом все скрыть, говорил, что он дверцу не открывал, что она была открыта, но это неправда. Клетки всегда закрыты: пан Короус за этим внимательно следит.

Я знаю, нехорошо сваливать вину на Путика. Если бы не я, так он вообще не попал бы в виварий. Да и нам там нечего было делать, ведь строго-настрого запрещено ходить туда одним. Когда папа изредка брал нас с собой, мы всегда стояли у дверей и смотрели, как он проходил между клетками, проверяя, все ли в порядке. Раньше нам разрешалось наблюдать только издалека, но в последнее время мы иногда даже помогали папе. Например, подавали ему бутылочки с вакциной для маленьких обезьянок. Пан Короус держал обезьянок, папа командовал: «Пятую! Шестую! Седьмую!», а мы быстро подавали ему бутылочки с этими номерами.

Читать дальше