Роб Буйе - Все из-за мистера Террапта

Впрочем, я услышала еще кое-что. Миссис Уильямс заявила, что случай со снежком был именно несчастным случаем и виноватых тут нет. Я, конечно, не поверила ей и знаю, что мои одноклассники тоже не поверили. Интересно, считает ли миссис Уильямс, что мистер Террапт позволял нам слишком много? И если считает — не будет ли у него неприятностей?

Я, конечно, надеялась, что не будет. На него и так достаточно всего свалилось. Кроме того, это миссис Уильямс выдала нам особое разрешение на прогулку. Мы могли бы во всем обвинить ее. Но мне не хотелось, чтобы неприятности возникли хоть у кого-то. Мне просто хотелось, чтобы мистер Террапт проснулся и навел здесь порядок.

Я хотел навестить мистера Террапта. Маме с папой эта идея не нравилась, но я их не слушал. Я продолжал их донимать. Мне нужно было пойти. В конце концов они сдались.

Мы с мамой вышли из больничного лифта, я посмотрел на длинный коридор. Мистер Террапт лежал в одной из этих палат. Медсестры суетились за своими стойками. Я услышал, как кто-то из них рассмеялся. Как они вообще могут смеяться? Как они могут смеяться, когда мой учитель в коме! Мы прошли мимо, и они притихли. Я чувствовал, что они смотрят на нас, но продолжал идти, пока не увидел на двери имя ТЕРРАПТ. Палата 404 (палиндром — прямо как номер нашего кабинета). Я остановился и набрал побольше воздуха. Мама положила руку мне на плечо. Я вошел.

Я увидел его. Он лежал на спине, совсем неподвижно. В руки воткнуты какие-то трубки. Лицо закрывает маска. Вокруг гудят приборы. Он не открывал глаз. Не шевелился. Вообще. Только еле заметно поднималась и опускалась его грудь.

Я хотел кое-что сказать. Я хотел сказать мистеру Террапту, что я здесь. Хотел сказать, что с ним все будет в порядке. Хотел, но не мог. Я пытался. Пытался и чувствовал, что у меня в горле ком.

Я не хотел плакать. Я велел себе не плакать. Я уже давно научился сдерживать эмоции, но сейчас ничего не мог с собой поделать. Слезы потекли по щекам. Я повернулся и выбежал из палаты.

Мистер Террапт умрет. Я знал это. Я видел его. Видел, на что он похож. Он умрет. Мой учитель умрет.

Двери лифта открылись, и я шагнул внутрь; мама вошла следом. Как он мог допустить, чтобы это случилось? Почему он нам так доверял? Неужели мое фасолевое удобрение его ничему не научило? Он знал, что моя затея не из удачных, и все-таки позволил мне смешать реагенты. И он знал, что наши побоища в снегу могут не довести до добра, но не разогнал нас. Он должен был наорать на нас. Наорать на Питера из-за летающей тарелки. Наорать на него из-за лужи воды. Он должен был орать, чтобы мы поняли, что он не шутит, — тогда бы ничего не случилось. Он должен был нас остановить. А теперь он умрет.

Террапт в коме. Я знаю, что это такое. Помню с самого детства. Кома — это ужасно. Ноги моей в больнице больше не будет. Ненавижу больницы, от них одни беды. Я бы хотел навестить Террапта, но я не могу. Совсем не могу. Люк сказал, что ему было страшно. Знаю. Люди в коме умирают.

Я должен был лежать в коме… не Майкл.

Я должен был лежать в коме… не Террапт. Снежок Питера должен был попасть в меня. А теперь наш учитель умрет. Это отстой. И школа отстой. Все отстой. Лучше бы мне по-прежнему было на все наплевать.

Я слышала, как Люк рассказывал Джеффри, что он ходил в больницу навещать мистера Террапта, и что это было ужасно, и что мистер Террапт лежал без сознания и не шевелился. Но я все равно не передумала — я тоже хотела пойти к нему. Но только мне одной это не по силам. Поэтому я попросила Джессику и Даниэль сходить со мной вместе.

Мы сидели и обедали молча. С тех пор как произошел несчастный случай, мы не особенно разговаривали.

— Анна, что случилось? — спросила Джессика. Она всегда знает, когда что-то не так.

— Ничего, — ответила я и принялась крошить бутерброд с маслом и вареньем.

— Ну скажи, — подхватила Даниэль.

Я по-прежнему молчала. Сосредоточенно отламывала от бутерброда кусочки и складывала их рядом с ним.

— Давай же, — настаивала Даниэль.

— Я хочу навестить его.

Тишина. Я собрала крошки в кучу. Я заметила, что Даниэль и Джессика тоже ничего не едят. Мы все уставились на свои бутерброды.