Ирена Юргелевич - Чужой

— Что, далеко собрался?

Мариан не ответил. Он открыл вытащенный из чемодана кошелек, высыпал на стол деньги, тщательно пересчитал их и задумался, озабоченно подняв брови. Юлек искоса следил за ним и ломал себе голову, что все это может означать.

— Юлек!

— Чего тебе?

— У тебя еще остались деньги?

— А что? — Юлек был человек с размахом и, если ему перепадало несколько злотых, всегда готов был их потратить, одолжить кому-нибудь или угостить друзей чем-нибудь вкусным. Но сейчас в нем занозой сидела обида на Мариана, и он не склонен был к щедрости.

— Мне нужно четыре злотых.

Юлек пожал плечами. Четыре злотых в конце месяца! Дедушка дал им первого июля по десять злотых — этого должно было хватить им до августа. Придумает же этот Мариан!

— У меня осталось восемьдесят грошей, — неохотно буркнул он.

— Вот черт! — негромко выругался Мариан. Потом добавил: — Ну что ж, на нет и суда нет.

— Зачем тебе деньги?

Брови Мариана еще выше всползли на лоб. Он посмотрел в окно, как будто увидел там вдруг что-то интересное. Однако Юлек знал, что там нет ничего интересного, и Мариан просто оттягивает ответ.

— На автобус, — наконец ответил он.

— С ума сошел? Какой еще автобус?

Мариан снова уставился в окно.

— Пожалуйста, можешь не говорить. И вообще делай что хочешь, — сказал Юлек самым обидным тоном, на какой был способен, и взялся за ручку двери, собираясь выйти из комнаты.

— Погоди. Я. — начал Мариан, и Юлек вдруг заметил, что он с трудом выдавливает из себя каждое слово.

Мальчик остановился и хмуро смотрел на брата, который наконец отвернулся от окна и стоял, опираясь о косяк. В сумерках едва белело его лицо.

— Ну?

— Я хочу догнать Зенека.

— Мариан! — завопил Юлек.

Вся его обида моментально испарилась, как капля воды на раскаленном утюге. Снова рядом с ним был прежний Мариан, «свой парень», брат, на которого порой злишься, но который никогда не подведет в важном деле.

— Думаешь, получится? — спросил он быстро. — Ведь он ушел вчера, самое позднее сегодня утром. А? Значит, ты поедешь на автобусе. До самой Варшавы?

— Да ты что! Мне просто надо его обогнать. Доеду до Белиц, а потом пойду назад. Понимаешь?

Юлек не понимал.

— До каких Белиц? Он же пошел в Варшаву!

Тогда Мариан выложил братишке свой план. У Зенека нет денег, значит, он идет пешком (насчет автостопа он явно наврал). По туристским расчетам, человек проходит пешком около двадцати километров в день. Вряд ли, конечно, Зенек шагает так быстро, но на всякий случай пусть будет двадцать. Километров пять надо прибавить на случай, если Зенек отправился в путь сразу после разговора с Улей (хотя что маловероятно, было уже темно, скорее всего, он переночевал в стогу и пустился в дорогу сегодня утром), ну, и еще пять на завтрашнее утро. Значит, всего тридцать километров. Если он обгонит Зенека на эти тридцать километров и пешком пойдет назад, то очень может быть, что удастся его встретить. Не наверняка, конечно, потому что Зенек мог отправиться куда-нибудь совсем в другое место или пойти по проселочным дорогам, и тогда они разминутся. Так или иначе, Мариан решил ехать. До Белиц от ольшинской остановки автобуса ровно тридцать два километра. А там он сойдет и на обратном пути будет высматривать Зенека.

— Откуда ты знаешь про эти Белицы?

— Я спрашивал в деревне, а потом еще на шоссе. Автобус на Варшаву проходит в шесть десять. К семи буду в Белицах.

Юлек, жадно ловивший каждое слово брата, вдруг крикнул в тревоге:

— Мариан, а я?

— Ты должен остаться.

— Я поеду с тобой! Поеду! Ладно, Мариан? Ладно? — страстно молит Юлек. — Вдвоем ведь лучше, гораздо лучше!

К сожалению, обоим ехать нельзя. Мариан объясняет это так терпеливо, так убедительно, что Юлек смиряется. Прежде всего, нет денег. Хватит на один билет, и то только в одну сторону.

— А может, нас кто-нибудь бесплатно подвезет? Ведь бывает, что подвозят!

— Подвозят, да только не мальчишек, — отвечает Мариан. — Взрослых. Или тех, у кого есть автостоповские книжечки. А назад? Чего доброго, придется топать пешком все тридцать два километра. Может, конечно, попасться по пути добрый шофер или какая-нибудь подвода, но рассчитывать на это нельзя. Так что идти придется долго, может, и до поздней ночи. Бабушка будет беспокоиться, да и дедушка, когда вернется с фабрики.

— А что ты им скажешь? Надо им что-то сразу сказать, ты же никогда так рано не встаешь.

— Что-нибудь придумаю. — неуверенно говорит Мариан. Заметно, что его и самого это смущает.