Нина Емельянова - Родники

То же смелое и беспечное выражение, как и у Лёли, было в глазах её матери, те же красивые улыбающиеся губы. Я кивнула головой.

Почему-то мне было не очень удобно в незнакомых мне прекрасных холодноватых комнатах, но Лёля двигалась среди всего этого великолепия так свободно, будто много лет жила здесь. Только когда в кабинет вместе с Клавдичкой вошла высокая нарядная женщина, которую Лёля назвала тётей Соней, я заметила, что весёлое выражение исчезло с лица Лёли, и она, только дав мне поздороваться с тёткой, быстро шепнула: «Пойдём!» — и потащила меня в свою комнату.

Лёля жила здесь вместе с маленьким Виташкой и его няней, и было видно, что Виташка сильно привязался к ней. Он всё время подбегал к нам и показывал игрушки. Мы стали строить ему дворцы из кубиков, возить перед ним длинный поезд… Но скоро это нам надоело. У окна стоял большой аквариум, он был гораздо больше и красивее тех, что я видела на Трубной. Из белого, чистого песочка на дне его поднимался целый лес необыкновенных растений с прозрачными листьями, и между ними проплывали рыбки. Рыбки были самые разные, и я долго рассматривала их, поднявшись на носочки.

— Какие у тебя башмаки некрасивые, — сказала Лёля.

Я почему-то посмотрела не на свои, а на лёлины ноги, — она была обута в маленькие жёлтые туфельки. Мои башмаки по сравнению с ними были грубыми и тяжёлыми, но мне не хотелось признать это. Я вспомнила, как Лёля в свой приезд сидела у нас на сундуке и болтала ногами. — Ты была у нас тоже в таких же башмаках, — возразила я.

— Ну? Правда? — Она нахмурилась. — Не помню… — У неё был такой тон, будто она рассердилась на меня за что-то.

В углу на маленьких диванчиках я увидела две большие куклы и подошла к ним; одна была немного потрёпанная, как моя Марфуша, другая — новая, с льняными волосами, очень красивая. Я взяла её в руки.

— Это мои куклы, — небрежно бросила Лёля. — Хочешь, я тебе подарю эту?

— Нет, мне не надо, мы лучше тут поиграем, — ответила я с неосознанным чувством обиды. — Мне она не нужна. — И я посадила куклу на место. Сама Лёля с её живым личиком словно вдруг отодвинулась от меня. Что-то нас разделило.

В куклы скучно играть, — сказала Лёля, и я угадала в ней чувство противоречия мне.

— Ну, не хочешь — и не надо, — ответила я холодно.

Лёля, видимо, заметила перемену во мне и снова стала так доверчиво весела, что лёгкая тень, возникшая между нами, быстро исчезла. Мы очень дружно играли с ней в куклы до тех пор, пока не пришла тётя Соня и стала смотреть, как мы ходим в гости друг к другу и водим наших детей. Вся наша игра сразу разладилась. Удивительно было то, что эта красивая молодая женщина совсем не умела разговаривать с такими девочками, как мы с Лелей. Казалось, произнося слова и фразы, она думает совершенно о другом. Она говорила: «Как вы интересно играете», — а я видела, что ей совсем неинтересно. Она смотрела на меня, и мне почему-то делалось неудобно и хотелось, дёрнув плечом, освободиться от её взгляда.

Вдруг за розовым Виташкой, возвратившимся с гулянья, в дверь комнаты вбежала маленькая белая собачка и, увидев меня, звонко залаяла. У собачки были красные, слезящиеся глаза и злое выражение морды.

— Какая противная собака! — сказала я.

— Тебя, наверно, дома учили так говорить в гостях? — презрительно сжав губы, спросила тётка.

— Нет, дома меня так не учили…

— Ну, значит, ты на улице выучилась говорить так?

Я не думала, что, выразив свою мысль, я сказала плохое, но смутно поняла, что нарушила мамин наказ, как держать себя в гостях. Вот я не залезала с ногами в кресло, не бегала «как угорелая», не раскатывалась по скользкому паркету, но словами о собаке я, видимо, нарушила какой-то порядок, принятый в этой семье. И поняла, что словами «на улице» тётка осуждает мою мать и отца. Мне стало не по себе. К счастью, нас скоро позвали обедать.

Лёлин дядя уже был в столовой, когда мы вошли.

— Здравствуй, девочка моя, — сказал он подбежавшей к нему Лёле, и в голосе его я услышала нежность и любовь к ней.

Этот высокий человек с большим лбом и усталым взглядом, с узкой белой рукой, которая опустилась на мои волосы и погладила их, был глубоко равнодушен к прекрасному убранству стола и всей большой столовой. Я подумала, что всё это он видит каждый день и всё ему надоело. Ему как будто было скучно среди окружающих его в этом доме людей — всех, кроме Лёли. И все при нём, даже тётя Соня, стеснялись чего-то. Смутное чувство, что не так уж приятно быть богатым человеком, рождалось во мне.