Нина Емельянова - Родники

Так, большой фабричный двор перед нашими окнами не только меняется весной и летом, осенью и зимой, но по-иному представляется мне и в разные времена моего детства. То это широкое, громадное пространство, где можно бегать с утра до вечера, гоняться за Чоком, смотреть, как Данила бежит отворять ворота «Микитину», и прятаться от девочек за углом фабрики или за ржавыми станками, сваленными у забора.

То это тёмный, сузившийся от вечерней темноты двор под крупными звёздами, и голос Кондратьева негромко поёт любимые его песни. То по хрустящему снегу мы идём с дедушкой Никитой Васильевичем, и синие тени ложатся от нас на белый, блестящий двор. И вдруг этот двор преображается: пятна красной, зелёной, оранжевой краски выступают на снегу; в ворота группами входят ткачи, собираются у конторы; слышится говор недовольных, раздражённых людей. За воротами раздаётся пронзительный свисток полицейского…

То, что на фабрике главным среди всех был хозяин я усвоила с самого детства. У него была фабрика, фабричный двор, контора, флигель, где мы жили, и дома, где жили рабочие. Хозяина, одного человека, боялось и слушалось много рабочих. Хозяин имел силу заставить всех их служить ему. Когда рабочим надо было увидеть хозяина, они иногда по нескольку часов дожидались его, стоя во дворе в любую погоду.

Самые сильные впечатления всегда появлялись перед глазами, словно изображенные на картине. И я через много лет помню фигуры людей: как они стояли, какое чувство выражалось на их лицах и какая одежда была на них в это время.

Вот рабочие собрались у конторы получать жалованье и ждут хозяина. Высокий сутулый ткач, которого все зовут «дядя Паша», говорил сейчас, что получка у него «грошовая», работает он «до полного изнеможения, а хозяин ещё старается урвать непосильный штраф. И жаловаться некому». Все, наверно, видят, что у дяди Паши худое, изнурённое лицо, он тяжело дышит и часто кашляет. Дуняша рассказывала, что он недавно упал во время работы в ткацкой и двое рабочих вынесли его во двор. Как же можно у больного брать штраф, когда ему надо лечиться? Вот и сейчас он закашлялся, и на губах его показалась кровь.

Дядя Паша кашлял гулко, придерживая рукою грудь, никак не мог перестать. Потом махнул рукой и отошёл, сел на лежащее у флигеля бревно. Он тяжело дышал, сплёвывал в сторону и затирал сапогом.

Две молодые ткачихи подошли к нему. Одна сказала:

— Тебе, дядя Паша, в больницу надо: кровью плюёшь.

— В больнице чахотку не лечат, — ответил подошедший Данила.

— Красный-то ситец моей кровью крашен, — сказал дядя Паша и тяжело вздохнул.

— Зато Павел Никанорыч поправляется, вон какой гладкий! — ответили ему.

В это время «Микитин» как раз привёз хозяина. Выйдя из пролётки, хозяин пошёл в контору сквозь самую гущу тесно столпившихся в дверях людей. И всю массу рабочих словно разрезает ножом; все расступаются, пропуская его, хотя только что проходил мастер из красильной и кричал: «Да пропустите же, идолы!» — И рабочие вовсе не торопились его слушаться.

Перед хозяином же все не только расступились, а и картузы сняли: вот как его боятся! Боятся, что хозяин рассчитает. Дуняша говорит, что если хозяин не даст денег, рабочим будет нечего есть, и они умрут.

Но кроме рабочих — ткачей и красильщиков, — на фабрике есть управляющий, ткацкие мастера, красовары и химики, конторские служащие. Какие это люди? Эти люди тоже боятся хозяина, это всем заметно: они идут или бегут ему навстречу и почтительно издали кланяются; когда хозяин поднимается на несколько ступенек к двери конторы, управляющий при мастер старается поддержать его рукой под локоть, как «батюшку» — священника, — который приезжал на двор фабрики служить молебен в день хозяйских именин. Как и рабочим, хозяин всем им тоже платит жалованье.

Я думаю, что они не умрут, если хозяин не даст им денег, потому что и управляющий, и мастера, и конторские служащие одеты тепло и чисто, не так, как рабочие. Они не ходят в растоптанных валенках или в лаптях и холщовых штанах, заплат на их пиджаках тоже не видно. Некоторые служащие носят шубы, пальто или поддёвки, на голову надевают меховые шапки, и хорошие картузы, и даже шляпы. Они похожи на хозяина не только одеждой, а тем, что они тоже грубо кричат на рабочих, будто рабочие им самые большие враги. Среди служащих есть такие, которые потихоньку жалуются хозяину на рабочих.

В этом разъединении людей, которое так явно замечается на фабрике, и управляющий, и мастера, и конторщики стоят на стороне хозяина. Рабочие их не любят и не разговаривают с ними при встрече. И ещё я знаю людей, которые не рабочие и не служащие; им хозяин не платит жалованье в конторе, но они тоже слушаются его приказаний и грубо обращаются с рабочими, даже могут избить человека, и им ничего за это не будет. Они и «забирают», то есть уводят рабочего с фабрики, и потом, говорит Данила, никто не знает, где он. Дуняша же знает: она говорит, что такого «забранного» сажают в тюрьму, где очень плохо и всегда темно. Из тюрьмы нельзя уйти, потому что двери там запираются на замок.