Славка Поберова - Жирафка

Не говоря уже об окнах, которые, только помоешь, сразу заливает дождь. Когда бы Милуш ни затевала мытье окон, почему-то всегда лил дождь (а вот нам с Марией везет больше: если мы моем окна, дождь идет не обязательно). Или, скажите мне на милость: зачем чистить ковры специальной жидкостью, если, как только выпадет первый снег, их опять тащат во двор? Хорошо, в этом году обойдутся без меня, не придется лишний раз ругаться или выглядеть лентяйкой, когда все остальные работают. Приехав домой перед праздниками, я увидела на столе синтетическую скатерть, и на нее Милуш поставила мне чашку какавы — пардон, какао.

— Ах, опять эта химия, — поморщилась я.

Милуш, конечно, было все равно, что я это сказала просто так, без всякой задней мысли. Я очень редко выбираюсь в Прагу, — не для того же я приехала, чтобы ругаться с ней! О господи, я стала говорить «выбираюсь в Прагу» совсем так же, как Ева или Богунка. Неужели я сменила дом?

— Знаешь что: давай меняться! Ты убираешь этот дом, ходишь на работу, зато ешь на кружевных скатертях, только стирать их ты будешь тоже сама! — вызверилась на меня моя милая и любимая старшая сестра.

— А у нас с Марией льняная скатерть, клетчатая, — возразила я, чтобы поддержать обычную игру.

Тут я нанесла еще один удар. Я ее просто убила, когда сказала, что любимые пирожки с вишнями и орехами буду делать сама.

— И сделаю много, потому что должна взять с собой — я обещала Еве и Богунке.

— У меня галлюцинации? Ты собираешься что-то делать сама? Ты собираешься палец о палец ударить? — ужаснулась Милуш.

Она тут же побежала рассказать маме, как будто это невесть какое чудо — что-то испечь. Посмотрела бы она, как варит и печет Ева! Вот и я кое-что теперь умею, пусть посмотрит.

На этот раз все прошло мирно. Больше они со мной не спорили. И мама только вздохнула, когда я объявила, что на следующий день после праздника возвращаюсь домой и еду в горы.

— Вот и ты вылетела из гнезда.

— Из какого такого гнезда? Я ведь каждую зиму ездила в горы в спортивный лагерь! И летом ездила.

— Но тогда ты ездила из дому, а не домой.

— К чему эта сентиментальность? — заметил отец. — Ты сама из тех, для кого дом — только голубятня.

— Я? Это тебя никогда нет дома, это у тебя всякие научные конференции и совещания…

— Стоп, стоп, я беру свои слова обратно. Все засмеялись, все снова было в порядке.

Ева не знала, что делать: смеяться или плакать?

— Мне очень жаль, но мама в каникулы будет дома, и я не смогу поехать.

Я еще не успела ничего ответить, как без стука распахнулись обе створки двери, и в Евину комнату влетела на своем кресле пани Моравкова. Влетела и заорала громоподобным голосом:

— Откуда у тебя этот свитер?! Из чистой шерсти! Мы что, нищие?

— Это я подарила! — Я тоже невольно перешла на крик. — Мне отец привез из Финляндии, а он мне мал. Вы же видите, что я почти двухметрового роста. Свитер такой красивый, а в шкафу бы его зря жрала моль. Я привезла Еве, потому что на даче холодно и нам придется там самим топить…

Только тут я заметила Евин предостерегающий взгляд.

— Ты хотела ехать в горы?

— Поеду в другой раз. Надеюсь, Крконоши еще будут стоять на месте. — Ева с тоской смотрела на мать. — Ты же знаешь, что я тебя не брошу.

— Ладно, — сказала пани Моравкова и исчезла так же быстро, как и появилась.

— Прости, пожалуйста, я нечаянно. Лучше бы я себе язык откусила, чем такое сказать. Знаешь, я тоже не поеду. Ты собиралась белить прихожую, я тебе помогу.

Хоть бы она согласилась! Понятно, что ремонт не имеет никакого смысла — мы обе хорошо знаем, что в Евиной жизни скоро наступят перемены. Процесс у пани Моравковой развивается со страшной силой. Конечно, сейчас произошло временное улучшение, но врачи сказали, что это ненадолго и дальше все пойдет еще быстрее. А Евин дом намечен на реконструкцию. Ремонт начнется уже через несколько дней.

— Хорошо, я еще обои купила, очень дешевые.

И мы занялись ремонтом. Когда я приходила к ним домой, пани Моравкова держалась как-то в стороне. И Ева не упрекала меня за мою неловкость. Я не только наговорила тогда лишнего.

Мария рассказала, как она в отсутствие Евы заходила к пани Моравковой. Пани Моравкова плакала, сокрушалась, какое бремя она взвалила на Еву, и все боялась, что будет делать Ева без нее.

— Ты не замечала, — сказала мне Мария, — идет мать с ребенком по улице, он споткнется или упадет, и от страха, что могло с ним случиться, мать накричит на ребенка, а то и поддаст ему. Вот и пани Моравкова такова…