Илья Дворкин - Бурное лето Пашки Рукавишникова

— Вот и славно! Вот и хорошо! — приговаривал он и весь прямо светился от радости. — Поговорим, покушаем, вот подарочек-то господь бог послал старому. А то я уж от человечьего языка отвыкать стал. Сам с собой ругаюсь даже, старый дурень.

Он так искренне радовался, что Пашке с Джамалом было даже неловко как-то.

Они смущённо молчали.

Странно им было и непривычно, что совсем посторонний, старый человек так бескорыстно счастлив оттого, что встретил их, мальчишек, ничего доброго ему ещё не сделавших.

Странно и радостно.

«Какой замечательный дед! Какой он добрый и хороший человек!» — подумал Пашка и тоже почувствовал себя счастливым.

Ему стало покойно и хорошо у этого одинокого шалаша, рядом с этим славным, приветливым стариком.

Мальчишки набросились на арбуз, а дед глядел на них своими удивительными, синими, как у новорождённого, глазами, и кивал головой, и улыбался, и уговаривал есть побольше.

Потом они лежали все вместе на драном тулупе в тени, разморённые, сытые, довольные, и тихо беседовали.

Пашка подробно рассказывал деду Антону свою историю, а тот жадно, внимательно слушал, переспрашивал, удивлялся, заливался счастливым смехом, хлопал в ладоши, когда всё было хорошо, ужасался, бледнел, когда Пашке грозили опасности.

Рассказывать ему было одно удовольствие. Пашка увлёкся, он вскакивал, показывал своих друзей и врагов в лицах, размахивал руками, кричал, потом переходил вдруг на шёпот, а дед Антон и Джамал слушали, и глаза их горели.

Когда Пашка умолк, все долго молчали.

Потом дед Антон сказал:

— Эх, хлопчики, пожили бы вы у меня маленько, ну хоть несколько денёчков, а? Уважили бы старого? А я б вам кулеш варил… Знаете, какой я кулеш могу варить?!

Дед Антон привстал на колени и с надеждой заглядывал в глаза Пашке и Джамалу.

Мальчишки смущённо переглянулись, опустили головы:

— Да мы б и сами… Мы б и сами с удовольствием… Нам здесь очень хорошо, но… Володька ведь! — Пашка вскинул глаза на деда Антона. — Володька ведь не знает ничего, он ведь беспокоиться станет. Даша ему голову оторвёт…

Дед Антон поник.

— Понимаю… да… я что ж, я так, может, думаю, останутся, поживут…

Он так явно, так горько расстроился, что Пашка не выдержал.

— Вот что, — решительно сказал он, — вот мы что сделаем: доберёмся до Кайманачки, дадим телеграмму Володьке, сообщим — живы, мол, здоровы — и вернёмся. Честное слово, вернёмся. Если батю и маму отыщем, батя и привезёт нас. У меня знаете какой батя! Я вас познакомлю, вы обязательно подружитесь, честное пионерское, подружитесь.

— Да конечно же! Милый… Сдружимся… Обязательно сдружимся, только приезжайте!

Дед вскочил на ноги. Он размахивал руками, раскрасневшийся, снова весёлый и счастливый дед.

Пашка поманил пальцем Джамала, ребята отошли в сторонку, пошептались, и Пашка спросил:

— Дед Антон, тебе очень одиноко жить?

Очень, милые, очень!

— Дед Антон, мы тебе это… мы тебе козлика оставим, подарим то есть… Мы решили… Он совсем хороший козёл… Вам вдвоём веселей жить станет, он всё-всё понимает. Он тебе слова говорить будет: ме-е-е!

Дед засуетился, стал делать ненужные, расплывчатые движения, Пашке даже показалось, что он провёл рукой по глазам.

— Спасибо, — сказал он наконец тихонько, — спасибо, мы вас ждать станем… вместе, с козлом вместе… Приезжайте!

Дед взял козлика на руки, погладил его и торопливо, будто боялся, что ребята передумают, полез в шалаш.

И что-то бормотал при этом — ласковое и непонятное.

Мальчишки, хорошо выспавшиеся на бахче, шли уже довольно долго.

Жёлтое солнце упало за горизонт, как пятак в копилку. И долго ещё в том месте шевелились прозрачные розовые лучи. Потом лучи побледнели, надломились и далеко-далеко, на самом краю степи, осталась только алая узкая полоса. И сразу же, будто включили зеленоватую лампу, засветила полная луна.

Степь сделалась странная, таинственная и опасная.

То, что казалось гладким зелёным бесконечным лугом, стало совсем не гладким.

Налились чёрным густым цветом какие-то провалы, высветлились, засеребрились плоские бугры.

Мальчишки сами не заметили, как прибавили шагу, они почти бежали.