Джин Монтгомери - Ищи на диком берегу

Захар думал о том, что и отец, наверное, уже видел все это великолепие. Ему представилось, будто отец сидит на заснеженном берегу и смеется, запрокинув голову, откидывая прядь волос со лба.

Мыслями Захар вернулся к той поре, когда ему было лет пять-шесть — хорошее это было время. Мать была еще жива, отец еще не ушел из дому. Захар помнит, что отец тогда помогал строить дом на песчаной прогалине у реки. В один весенний воскресный день отец повел его на стройку. Там было пустынно. Штабеля бревен на солнцепеке пахли смолой.

Когда они добрались до этого места, у Захара уже подвело живот от голода. И тогда отец начал творить чудеса. Из-под полы куртки он достал маленький плоский котелок и послал Захара по воду, а сам тем временем развел костер. Как только вода закипела, отец стал доставать из своих бездонных карманов всевозможную снедь. Захар не мог оторвать восторженного взгляда от сияющих глаз отца. Доставая что-нибудь из кармана, отец всякий раз приговаривал: «Ну-ка, скатерть-самобранка!» — и выкладывал на расстеленную тряпицу яйцо, или краюху хлеба, или кусок мяса. И даже вынул маленькие фунтики с чаем и солью.

Отец казался мальчику самым замечательным чародеем на свете. Захар ликовал при каждом новом чуде и требовал: «Еще! Еще!»

Но всему приходит конец; и они принялись за крутые яйца, мясо с хлебом, обжигались горячим чаем — на вырубке у реки, где солнце превращало песок в крупчатое золото. Все имело свой неповторимый вкус, и они были счастливы безмерно.

Погрузившись в воспоминания детства, Захар перестал работать веслом. Илья оглянулся на него.

— Ты грести будешь? — спросил он ехидно. — Я к тебе в гребцы не нанимался!

Захар встрепенулся и заработал веслом во всю мочь.

Но через несколько минут отлынивать стал Илья. Усевшись вполоборота, он заговорил об алеутских охотниках. Само слово «алеут» звучало у него как бранная кличка.

— И до чего же они тупые, эти недомерки, боже ты мой! Не хватает соображения запастись едой на зиму или там избу построить, как все люди… Нет, живут в каких-то норах. Вместо ламп у них рыба-свечка, есть такая рыба, вроде корюшки.

Проденут фитиль сквозь сушеную рыбу-свечку и зажгут. Уф! Вонища! Лампа с ворванью покажется чистым ладаном. И еще чем только у них не воняет: и выдержанной тюлениной, и тухлой рыбой, и самими алеутами. Сунь только голову в эту нору… Боже мой! Вонь так и шибает в нос, воздух — хоть топор вешай.

Илья окунул разок свое весло в воду и продолжал:

— У нас некоторые этих алеутов и за людей не считают. Они, мол, где-то между людьми и собаками. Но я не таков. Я к моим алеутам отношусь совсем как к людям. Я почитай-то и не бью их вовсе, когда мы их собираем и увозим с собой на промысел. Как же, я даже даю им имена, настоящие русские имена. — Он снисходительно улыбался.

Захар глядел на него и думал: «Экий же ты, брат, сукин сын, даром что улыбаешься во весь рот».

Они приближались к маленькому заливчику, окаймленному высокими елями. Илья стал править ближе к берегу, туда, где колыхались на волнах огромные темно-зеленые плети ламинарии — морской капусты. Илья тихо сказал через плечо:

— Кончаем разговоры. И не двигайся. Если повезет, может повстречаться бобр. Они приходят к таким пластам водорослей за ракушками.

Илья привязал свое весло скользящим узлом к петле на байдарке, по левую руку от себя. Отвязал гарпун, приладил его поудобнее под правой рукой. Байдарку медленно сносило к берегу.

Захар тоже привязал свое весло и стал разглядывать пласты морской капусты. Луковицы этой водоросли были похожи на коричневые головы, широкие плети колыхались, как плавники.

Илья зашептал:

— На обычной охоте мы выстраиваем лодки в круг и ждем. Вынырнет бобр глотнуть воздуху, а мы его — вжик! Или тискаем бобреныша в лодке, пока мамаша не приплывет на его визг.

Захар не отрывал взгляда от водорослей. Байдарку плавно покачивало. Постепенно у Захара начали неметь ноги. Он поерзал и подтянул одну ногу под себя, потом снова вытянул обе ноги. Илья грозно оглянулся. Захар перестал ерзать, но теперь начало ломить спину. С берега доносилось воронье карканье и отдаленная барабанная дробь дятла. Байдарка медленно дрейфовала боком к волне, постепенно приближаясь к берегу.

Вдруг он заметил, что Илья застыл в напряженной позе, пристально глядя перед собой. Захар повернул голову в направлении его взгляда — и тоже увидел бобра.

Бобр лежал на воде брюхом кверху, усатая морда глядела прямо в небо. Его перепончатые задние лапы покоились на воде точно так же, как ноги человека покоятся на скамеечке. На груди его лежала большая устричная раковина.