Леонид Нечаев - Портрет

Женя сидел неподвижно и всматривался в ее лицо. И снова ощутил веяние того несказанного, ласкового и ликующего, что было в поле. Будто неслышной волной нежно подняло сердце…

В школе, увидев, как Мишка Булкин трескает яблоко, он вспомнил, что даже не позавтракал. На уроках Булкин то и дело подталкивал его локтем: учитель в упор смотрит, а ты словно спишь!

Женя не сводил глаз с Талькиных плеч, приподнятых и неподвижных. На последнем уроке он передал ей записку: «Я должен написать твой портрет. Это очень важно».

Она ответила тоже запиской: «Это невозможно! Поздно».

Перед Женей стояло блюдо с селедкой. Ему вовсе не хотелось писать селедку, и он тайком рисовал Тальку, что забралась в кресло, как зверек, и щурила оттуда зеленые хищные глаза.

Она изводила Хлебникова.

— Зачем рисовать натуральную капусту, — спрашивала Талька, — если она и так видима в природе любому глазу? Зачем рисовать меня такой, какой я могу увидеть себя в зеркале?

Она говорила, что это обман. Она знает такой термин в живописи: «обманка» — буквальное изображение того, что мы видим, изображение, создающее полную иллюзию действительности. В одном западноевропейском городе художник украсил «обманкой» глухую тупиковую стену: он изобразил во всю высоту стены перспективу улицы, нарисовал автомашины, стаффаж, небо; эта абсолютная внешняя схожесть обманывала даже птиц — они разбивались о небо, которое на самом деле было кирпичным; об эту грандиозную «обманку» расплющивались на полной скорости реальные автомашины… Обман, потому что очень уж похоже — вот парадокс!

Талька ежилась в кресле, передергивала плечами.

— Вы хотите, чтоб я разбилась об этот портрет, где я так похожана себя своей модной раскованностью…

Хлебников деловито осматривал портрет, вертел его в своих ручищах и отвечал, не глядя на Тальку:

— Как же прикажете вас писать: кубиками, точками?

— А очень просто. Плоско, с обратной перспективой, как Андрей Рублев. Или в виде растекшейся лужицы, как рисовал человека Лев Толстой.

Хлебников устремил на Тальку удивленный и настороженный взгляд, затем осклабился:

— Научил на свою голову…

Повернув портрет к свету, он еще раз удовлетворенно, по-хозяйски осмотрел его. Собственная работа нравилась ему. Вот только подрамник никуда не годился. Он был сделан на живую нитку, не скреплен угольничками и теперь от неосторожного нажима поехал, скособочился. Чего доброго холст сморщится, а там и краска посыплется. К тому же одна еловая рейка была с трещиной. Лучше заменить подрамник.

Хлебников сказал примирительно:

— У тебя плохое настроение.

Талька взяла с пола пачку сигарет, неловко закурила. От дыма у нее заслезились глаза. Она повернула голову к Жене.

— Любомир Фаддеич утверждает, будто я похожа на детеныша жирафы, особенно в этой блузке. Что ты скажешь на этот счет, Женя?

Талька была в оранжевой шелковой блузке и в джинсах.

Хлебников прав, она действительно похожа на детеныша жирафы.

Женя пожимает плечами.

— Жирафы — они разные бывают…

— Как это — разные?

Женя молчит, и отвечать приходится Хлебникову.

— Ну, например, у Дали — свой жираф, горящий. И у меня свой, и у Жени…

Талька, осмысливая сказанное, переводит взгляд с Хлебникова на Женю, с Жени на Хлебникова.

— Ясно… — произносит она. — Вы заодно. Только один разглядел мои длинные тонкие жирафьи ноги, а другой мою длинную тонкую жирафью шею.

Хлебников смеется. Женя криво улыбается и отворачивается.

Хлебников доволен тем, что Талька наконец оставила в покое портрет; а Женя настороженно следит за ней, понимая, что разговор о портрете вовсе не кончен.

Талька придирчиво осматривала комнату. Взгляд ее наткнулся на обрамленный этюд с капустой, стоявший на полу у стены, и она принялась насмешничать.

Хлебников, говорила она, в очередной раз порадовал нас тем, что раскрыл многообразие жизни в капустном кочане, выразительном и неповторимом. Он пишет в надежной, традиционной манере, избегая любых новаций. За видимой зрителю безыскусностью и непритязательностью кочана можно подозревать изматывающий душу труд художника.

Мастера отличает четкий рисунок, отлично проработанная перспектива, интересная светопись, и если где-то есть известная небрежность в трактовке капустных листьев, то это совсем не уменьшает звучания произведения в целом… Много скрытых возможностей демонстрирует автор кочана…

Хлебников снимал холст — Талькин портрет — с подрамника и посмеивался. Непробиваемый Хлебников.