Елена Зайцева: Тупэмо

В магазин Курыч сам зашёл, я снаружи осталась. Неудобно как-то по магазинам попрошайничать, пусть даже и воду. По домам, конечно, тоже неудобно было. Но ведь и в дома — он стучался, а не я… В общем, торчу под этим магазином, а его всё нет и нет, нет и нет. Пришлось зайти, посмотреть, что там и как…

Что там было и как (мне этот кадрик в память врезался, до того он был нелепый и… и дурацкий). Продавщица, в струнку вытянувшись (а это при её фигурке довольно смешно было, не струнка, а… шарик надулся!), поёт (высоким-высоким голоском тянет, практически пищит): «Каким ты бы-ыл, таким остаааался!..». А Курыч сидит рядышком, прямо на прилавке, и внимательно — да что там «внимательно»! буквально рот открыл! — слушает. Как будто это он — и был, и остался.

Я так и застыла у дверей, а она мне — как будто и не пела, и даже голосом неписклявым, нормальным совершенно:

— Что-то брать будешь?

— Нет… — говорю.

— Ну так а чего?

— Да это Ксанка! — говорит Курыч, спрыгивая с прилавка. Так говорит, как будто они с продавщицей хорошие знакомые!

— Подружка твоя? — спрашивает она. И не дожидаясь ответа, начинает нас выпроваживать. — Ну ладно, вы идите, у меня дел выше крыши. Идите уже, всё, всё, давайте! — Его она легонько толкает, а на меня вообще тряпкой машет, как будто я муха какая-нибудь!

Выходя, Курыч два раза оглядывается…

— Это кто? — спрашиваю.

— Ты не представляешь, она улетает ! — выдыхает Курыч.

— Улетает? Как? То есть… куда? — Это я по инерции спросила. Мне-то зачем!

— В Петропавловск! В среду, утром! Сегодня последний день здесь работает!

— Ну так и что? Она знакомая твоя?

— Да нет, — морщится Курыч. — Она и проработала-то здесь пару месяцев… И ещё на хор ходила, в ДК Угольщиков. Но вот, уезжает! — Вид у него… не то чтобы несчастный, скорее… обалдевший.

— Я вот иногда думаю, — раздражаюсь я уже окончательно, — ты дурак или прикидываешься?

— Я не дурак, я… водяной! — И вытаскивает из-за пазухи литровую пластиковую бутылку. Вода!

— А, ну ясно… — наконец, понимаю я. — И всё-таки… странный какой-то способ…

— Странный способ — чего? — удивляется Курыч.

— Странный способ воду зарабатывать. Писклю эту слушать…

Курыч остановился. Резко так затормозил.

— Иди домой, — говорит. Спокойно так. Очень спокойно. Так спокойно, что мне не по себе стало…

Ну что… Я пошла. Дальше, вперёд. Дорога-то всё равно одна… «Я сказал», «молчи», «иди»… Хватит, думаю. Сколько можно? Что за выкрутасы?

Слышу:

— Ладно, стой…

Ну прекрасно! Теперь «стой». Действительно: «неуравновешенный мальчик, невротик»… Я остановилась. Всем своим видом давая понять, что да, выслушаю, но в последний раз. Надоело!

— Слушай… — переминается он с ноги на ногу. Потом начинает пяткой яму в снегу продавливать.

— Слушаю, — говорю я. Тон у меня, чувствую, протокольный. Но это ничего, это так и надо. Я же говорю — поднадоело! И, в конце концов, что такого он мне хочет сообщить вот в этой «топчущейся» манере? В том, что влюблён, он мне, помнится, легко и просто признался. Рекламку возле почты поднял, а там, на обложке: «I love you» — и цветочки. Вот это «I love you» с цветочками он мне и презентовал. «Do you love me?» — спрашиваю. «Yes!» — говорит. А тут — ну что же ты хочешь сказать?

— У тебя никогда такого не было… что ты не хочешь, чтобы кто-нибудь уходил? Ну, или там… уезжал? — спрашивает он.

— Я же не ухожу уже, — говорю.

— Да нет, не ты. Ну, не именно ты…

— Так кто конкретно? Она? — киваю я на магазин.

— Да никто. В том-то и дело, что никто!.. Тебе никогда так не казалось?

— Казалось, конечно, — говорю. — Маргулис уехала, а думаешь, я этого сильно хотела?

— А как ты этого не хотела?

— Сожалела, вот как!

— Вот и я сожалею. Только… сильно как-то. Вот и о Копейке…

— О чём?

— О ком. Магазин — «Копеечка». И всех, кто там работает, Копейками зовут. Хочу как можно больше про неё запомнить…

— Да уж. «Каким ты бы-ыл, таким остаааался!..»! — пищу я.

— Они там ещё «Ходят кони» поют! — подхватывает он, не обращая внимания на мой ультразвук. — Я, как узнал, сразу захотел запомнить… Ну как бы мне запомнить!

— Нет, — говорю я, — ты не запомнишь. — Ни этот дивный голос, ни эту прекрасную песню. НИ ЗА ЧТО!

Курыч молчит, насупился.

— А ты заплачь, — говорю. Ох не нравится мне его настроение!

— Ну, сейчас-то нет… — говорит. А по виду как-то больше на «да» похоже!

Некоторое время мы топчемся на месте, потом, не сговариваясь, идём на перевёрнутую железную радугу.