Павел Журавель: Медвежьи углы

Где-то точно пересекались, — тяжело вращала мозгами она — Может, в школе?

— Ишь, «Шарпей»! Само чудо, — не могла успокоиться Обморочница.

Вероятность бухнуться в обморок возле дома — только одна из вероятностей. Можно, например, в троллейбусе или на троллейбусной остановке.

Когда пьяные солдаты в 1914 году стали ломиться в окна и двери лавки моего прапрадеда Гедалии, тот разобрал крышу лавки, посадил свою жену Хану и трех дочерей на спину и плюющимся огнем драконом перемахнул Днестр. Высадив женщин в Атаках, Гедалия вернулся в Могилев-Подольский, чтобы собрать кой-какие личные вещи и поджечь пару-тройку агрессоров.

Когда в 1916 году Днестр вышел из берегов и затопил дедов дом в Атаках, а семье пришлось спасаться на крыше дома посреди речного моря, тетя Циля серой цаплей таскала им рыбку и речных курочек.

Когда в 1918 году петлюровцы бегали за сестрой бабушки, огненной красоткой Малкой Ароновной по ее киевской квартире, она кошкой скакнула на потолок, чтобы обрушиться на негодяев огромным резным шкафом красного дерева с острейшими медными ручками.

Вот среди каких историй рос я! Я, бледно-желтое яблоко с двумя коричневыми родинками на шкурке. Яблоком хорошо лежать в маленьком заросшем дворике среди какой-нибудь антоновки или данешты и наблюдать, как муравьи пасут тлю на стебельках пионов, или как жуки за жужицами ухаживают, или как слизни плавно и быстро уносят свои тела в заросли помидорных грядок.

Дар быть яблоком был ни для чего и ни зачем.

В школе я однажды в сонной агонии закатился в парту, чтобы отоспаться, проснулся поздно, когда школа была уже закрыта, пришлось выбираться из школьного окна, рвать брюки, пачкать пиджак и выслушивать укоры от папы-мамы. С тех пор решил, что спать в школе надо человеком среди человеков.

А еще я мог яблоком завалиться спать прямо на земле летней ночью, и прекрасно высыпаться: ни холод, ни насекомые меня не беспокоили. Я мог стать идеальным туристом, геологом или на худой конец диверсантом, но мой яблочный бочок однажды больно куснул еж, и я стал бояться спать на земле.

С Гришей мы не росли в одном дворе, не ухаживали за одной девушкой, не пили водку на скамейке парковой аллеи. И встретились мы уже далеко-далеко от моего детства и юности.

Решение пошутить с ним пришло между четвертой и пятой кружкой глубокой ночью, холодной зимой, в московском общежитии.

Терять мне было нечего, надо было шутить.

Гриша печально смотрел на яблоко, которое появилось перед его глазами после моего исчезновения.

Он просто качался надо мной с глуповатой улыбкой, а потом сказал: «Ты смотри, как от тебя тараканы бегут — кучно, как буденовцы».

Став человеком, я увидел напротив маленького седоватого ворона.

— А чего такой некрупный? — спросил я.

— Зато жить буду долго, — прокаркал Гриша.

Но именно он сыграл главную роль в моей яблочной жизни. Знаете, бывает. Рррраз, и ты просветлен! Так вот Гриша мне сказал, что еж — хищник и не ест яблок, зато яблочный сок отпугивает паразитирующих насекомых: вшей, блох, клещей.

Представляете! Яблоко может отпугивать паразитов от ежа!

Проснулся Конский сам, без помощи родных и близких, не нуждались и они в его помощи. Лежа наблюдал в окно, как снег падает, и сон недавний переживал: Конский, кажется, с какими-то приятелями (их лиц он вспомнить не мог, да и неважно, а его самого тогда Саньком Педальным звали) ходит по городу и покупает в киосках Союзпечати значки на олимпийскую тему. А тут через стекло киоска (не того, что у вокзала, и не того, который возле школы, а другого, подальше) разглядел он значок исключительной красоты: со звездой, букетом и надписью на ленте: «9 мая». «А-а-а… — стонет Конский, Санек Педальный, от внутреннего восторга. — Б-е-р-у!» И взял! 29 копеек значок стоил.

Теперь лежит Конский, и восторг его переполняет. Хочется поделиться, крикнуть в пространство квартиры: «Ма-ам! Хочешь чего покажу?» Это он про значок. Но мамы рядом нет, есть враждебная его снам и восторгам жена и сын тоже враждебный. Они теперь в соседней комнате живут, отдельно от него. Сын в их комнату переехал, а его в «детскую» запёрли, «согласно теперешнему его развитию», как жена выразилась.

«Это даже лучше», — подумал Конский, и стало лучше. Он себе «детскую» оформил, как всегда мечтал. Коллекцию значков над кроватью повесил (когда был маленький, он ее в коробке, в шкафу держал, чтобы одноклассники не клянчили и не тырили), на дверь — дартс, на одну стену — Битлов (вырезка из «Ровесника»), на вторую — Kiss (футляр от пластинки, а пластинки отродясь не было).