Ирина Костевич - Предатели

— А у тебя как мотоцикл называется?

— Пока не могу назвать. Ничего не подходит! — он сокрушенно обводит взглядом своего красавца.

— Может, еще покатаемся?

— А там скоро трасса кончится. Она еще не доделана. И пойдут горки-ямки-горки-ямки-горки-ямки, — он красноречиво показывает, как мы сперва взлетаем на горку, затем съезжаем в ямку и, наконец, заваливаемся набок.

Тянет меня за рукав в степь: цветы собирать. А мне так жалко их топтать! Тут цветы — на каждом квадратном дециметре. Все в цветах. Красное великолепие в желто-фиолетовую крапинку. Желтое и фиолетовое — это тоже тюльпаны.

— Брадан, зачем их собирать? Пусть живут, где родились.

— Но тут никто не видит, какие они красивые! Они здесь никого не обрадуют. Здесь ведь и людей не бывает.

— Нас радуют. Мы же люди. Пойдем до горизонта!

— Пойдем! — он протягивает свою руку, небольшую и жесткую, теплую-теплую. И моя ладошка вполне равноправно умещается в его ладони, совсем в ней не скрываясь. И мы идем-бредем неизвестно куда, среди степи, где нет никого, кроме птиц, кроме цветов да неба над нами. И нелепыми кажутся сейчас Интернет-пророчества о конце света и разных катастрофах, которые могут погубить этот мир. Вот этот древний, остро-прекрасный, мудрый и величественный мир! Ну, кем возомнил себя человек, если все щели пытается заполнить своей драгоценной особой? Выйди в степь и оглянись вокруг, и опомнись, и спесь твою снесет весенним ветром за пять минут. А если так же повезет, как и мне, и везде будет благоухать миллион цветов, а рядом идти проводник, то поймешь и зачем родился, и зачем жил до сих пор. Да чтобы сюда попасть, к безымянным прекрасным цветам! И чтобы идти вот так, рядом с тем, кто ничего не боится и живет в другом измерении.

Все-таки Брадан наклоняется и срывает что-то. Эх, не слушается меня. Ну как ему только не жаль эту красоту?

Он протягивает мне… белый ирис. Вокруг — море тюльпанов, а он стоит с ирисом.

— Вот. Это — ты. Все вокруг такие красивые, но — одинаковые. А это — ты. Ты белый ирис, Татьяна. Ты совсем другая. Я никогда не встречал таких девушек, как ты.

Цветок пахнет еле уловимо, потом все сильнее. Сладкий, но с загадочной сыровато-горькой ноткой аромат будоражит, как признание Брадана. Он нежно ведет цветком по моей щеке. Закрываю глаза. К аромату ириса прибавляется запах яблок и бензина.

Судя по солнцу, целовались мы в степи часа четыре. А казалось — мгновение. Время может лететь совершенно по-разному.

Я вспомнила про маму. Мобильник впопыхах дома оставила. Можно, конечно, попросить у Брадана, но… Лучше объяснюсь, когда приедем. Но уходить так не хочется. Через силу шепчу:

— Брадан, пора! Меня мама будет искать. Она волнуется.

И мы все-таки набираем великолепный букет тюльпанов — надо же маме привет из ее цветущей степи привезти! А то, бедненькая, все пропустила. А завтра мы улетаем.

Господи, завтра мы улетаем!

— Брадан! — и я плачу, а он целует в глаза, и утешает, и обещает всегда быть рядом — в Интернете. И писать мне каждый день, и рассказывать обо всем, что увидит…

Следующий час пролетает очень, очень быстро.

Дорога обратно не показалось мне такой же захватывающей. Да и мотоцикл ревел немного устало. Под курткой притаились тюльпаны, а в зубах, чтобы не помять, я держала хрупкий ирис. Под шлемом он был спрятан вполне надежно, но только «свобода-а!» уже не покричишь. Вот и закончилась трасса, мы сворачиваем на проселочную дорогу, сбавляем скорость, мимо проскакивает ряд поселковых домиков, глухие покосившиеся заборы, сквозь рев мотоцикла слышен собачий лай.

Мы еще не доехали, а я подаю условный знак: остановка! Хочу попрощаться не под окнами. Что-то мне подсказывает, что дома назревает скандал.

И еще полчаса куда-то улетают. Стоим, обнимаемся, и не до кого нам дела нет. Отдаю ирис.

— На, мотоцикл свой назовешь «Белый ирис». Нравится?

Он осторожно берет цветок, перебирает мои пальцы.

— Я вечером попрощаться приду… — он то ли спрашивает, то ли утверждает.

— Конечно!

Все, теперь надо бежать.

— До встречи! Не провожай!

Как я шла этот квартал до тетинадиного дома, ох, это было что-то! Кто знал, что после езды на мотоцикле такое бывает? Каждая мышца болит, ноги не слушаются и дрожат, будто на шпагате час просидела.

Оглядываюсь. Он смотрит мне вслед, но, как и просила, провожать не идет.

Все. Больше оглядываться не буду.

Лает рыжий кобель. Мама стоит на крыльце, придерживаясь за дверь, и лицо у нее — лучше б не смотреть. В руках — сложенный вдвое ремень. Иду под ее сверкающим взором по двору матросской походочкой. Лютый хрип Барбароссы по сравнению с тем, что меня ждет, — мелочи. Расстегиваю куртку, как ни в чём ни бывало, улыбаюсь: