Аделаида Котовщикова - В большой семье

— Не стесняйся, ешь на здоровье. Теста наготовлено полная квашня, а все разбежались, как нарочно. Жена пошла к соседке, Алексей в город уехал…

— Как в город уехал? — Ося в недоумении захлопал глазами. — Вы же сказали, что он к товарищу недалеко пошел.

— Так то Ленька, а Алексей, старший, в город уехал.

— Подождите я не понимаю… Ведь я в шахматы с Алексеем играю? Он всегда подписывается: Алексей Петренков.

— Что верно, то верно: Ленька у нас Алексей.

— Выходит, что у вас оба сына Алексеи? Так не бывает.

— Почему не бывает? — усмехнулся Петренков. — Раз факт налицо, значит, бывает. Ну, давай, давай сразимся.

Проворно достав с полки шахматную доску и ящичек, он сдвинул тарелки, разложил на столе доску и стал торопливо расставлять на ней фигуры.

В шахматы Федор Петрович играл тоже по-особенному и всё время что-нибудь приговаривал.

— А зачем тут стоит этот белый слон? Не лишний ли этот — белый слон? Н-да. Вроде как лишний. — И он живо снимал своим конем осиного белого слона. — Ой, что-то замышляет этот молодой человек! — говорил он затем с комическим вздохом. — Что же он замышляет, как вы полагаете, граждане? Готовится серьезная атака! Гм! Ваш ходишечка! — ласково обращался он к медлившему Осе. И вдруг вскрикивал с мальчишеским задором: — С-су-дорожная борьба пешек противника приходит к концу!

Ося смеялся. И хотя он проиграл довольно быстро, ему не было обидно.

Федор Петрович свертывал козью ножку.

— Еще, а? Расставляй фигуры.

— Что-то не идет ваш Ленька, — сказал Ося.

— Придет. В крайнем случае у нас заночуешь.

— Ну да! А в школу?

— С первым поездом поедешь. Разбудим.

— Все-таки как вы могли обоих сыновей назвать одинаково? — с любопытством спросил Оська.

— А это вовсе не я.

— Жена ваша?

— И не жена.

— А кто же?

— Видишь ли, Осип, тут история прямо сказать — своеобразная… Один-то Алексей наш, да не совсем.

— Как — не совсем?

— А так. Не родной он нам. Подобрали мы его однажды.

— Где? А который не ваш?

— Алексей, конечно. Ленька-то наш. Он и похож на меня, как вылитый. Ах, да ты его еще не видел.

— Как же вы его подобрали? Расскажите, Федор Петрович. Интересно!

Петренков задумчиво погладил бородку.

— Ты парень, видно, душевный, Осип. Я таких люблю. Сейчас Алексея дома нет, так рассказать можно, а при нем это уж никак бы… Напоминать только… Ну, слушай!

— Из поселка мы уехали в Ленинград с последним поездом, — вздохнув, начал свой рассказ Петренков. — Схватили из вещей что попало — и ходу. Немцы уже были близко… Зиму прожили в Ленинграде, а весной двинулись на «Большую землю».

— И мы весной, — вставил Ося. — В конце мая. Через озеро на катере.

— Ну, вот и мы так же. Да-а. В пути останавливались, понятное дело, не раз. Из-за тревог и бомбежки. Да ты всё это не хуже меня знаешь. И вот подъехали мы к Вологде, остановились. Дочка за кипятком на станцию пошла. Я-то уж за пайком, да за кипятком не очень ходил. Из-за ноги. Пока там слезаешь, да через рельсы скачешь, а поезд стоит-стоит да вдруг и тронется. Идет это Варя обратно, чайник тащит. И мальчика какого-то за руку ведет. Мальчик маленький, худенький, бледный, в длинном пальто. На пальто грязь. Я спрашиваю: «Это кто такой?» А дочка рассказывает: «Иду я, а он возле кипятильника стоит… «Ты чей?» — спрашиваю. А он говорит: «Мы ехали, а поезд ушел». И вижу — его шатает даже. Папа, давай его накормим». Отчего же не накормить? Накормить можно. Тем более, что тогда уж мы с едой разошлись во-всю…

— Да, да, — перебил Ося. — Ленинградцев по дороге на «Большую землю» прямо откармливали. Хлеба, супу, каши у нас даже оставалось.

— Втащили мы мальчонку в вагон. Усадили. Варя ему скоренько супу подала. Он ложку взял, ко рту понес, а рука у него дрожит, на себя пролил. До чего же мне его жалко стало! Ручонка тоненькая… Поел он и вроде порозовел чуть-чуть. Тогда я стал его спрашивать: «От поезда, значит, отстал? С кем ехал?» А откуда ехал, уж и не спрашивали: по лицу видно, что из Ленинграда. А тут и другие вагонные жители к нам подошли. «Из детского дома он, видно», — говорят. «Из какого ты детского дома?» Помолчал мальчик и говорит: «Не знаю». «Как же ты отстал-то?» «Все из вагона вылезли, — говорит. — Стреляли сильно…» И взяли мы этого мальчика с собой. Хотели было на станции дежурному сдать, да пока разговаривали, поезд тронулся. А следующую станцию проезжали ночью. А потом дети — Варя особенно — стали просить: возьмем его с собой, у него мать погибла, а отец на фронте — это уж они его расспросили. Бумаг при нем никаких не было. Уж потом, в деревне, мы ему выправили через сельсовет справку для школы. И так этот Алексей всем нам приглянулся. Славный мальчишечка, тихий, как девочка. Слова, бывало, не вымолвит, пока не спросишь. Мы его тогда в поезде спросили, как между собой посоветовались: «Хочешь с нами ехать? Будешь мне за второго сына», — говорю. «Ехать с вами хочу, а сын я папин», — говорит. Понравилось мне это. А после оказалось, что вовсе он безродный…