Андрей Упит - Пареньки села Замшелого

Ешка тоже оглянулся на шалаш, за которым из облака дыма вынырнуло круглое лицо лесника, дернул вожжи и хлопнул кнутом:

— Едем, ребята! От них помощи не дождешься, надо на себя надеяться! Вот оно как!

Под вечер, уже в сумерках, они стали подниматься на высокую гору. Она была очень пологая и длинная, как все латвийские горы в те времена. Когда бежавшая рысью кобыла перешла на размеренный шаг, удобный для подъема, небо на западе еще алело, зубчатая, выгнутая подковой кайма Черного леса за спиной седоков все больше сжималась, но еще долго из-за острых верхушек мелькали золотистые блики.

Даже Букстынь, обычно не обращавший внимания на такие вещи, вконец надоел паренькам непрерывными толчками в бок да возгласами:

— Гляньте! Вон там — ну точь-в-точь шапка из начищенной меди! Да вы только посмотрите! А там — будто сломанное кольцо матушки Букис.

Но Ешку заботило то, что́ впереди, и он лишь изредка рассеянно поглядывал назад. А перед ним открывалось необычайное зрелище: покрытая крепким настом снежная гладь, слабо мерцающая под бледным светом прибывающего месяца, а на ней, точно призраки, пляшут диковинно длинные тени седоков и лошади. На гору ведет укатанная дорога с елками по обочинам. Мороз заметно крепчал, полозья скрипели на снегу. Слева вдруг выросли заиндевелые кусты ивняка, а подальше высилась молодая березовая рощица. Сизо-серой дымкой тянулась она куда-то далеко-далеко в гору. Кобылка отфыркнулась и зашагала живей. Ешка обернулся к своим спутникам:

— На горе наверняка жилье. Она чует.

— Вот бы хорошо-то! — отозвался Букстынь, плотнее натягивая платок на уши. — Опять здорово щиплет мороз.

Андр сидел, втянув голову в плечи; он так прозяб, что ему не хотелось ни двигаться, ни говорить. Зато Ешке, вознице, обо всем забота — и о том, что Букстыня мороз щиплет, и что Андр прозяб, — а потому паренек пристально всматривался в ту сторону дороги, что пряталась в тени березовой рощи. Вдруг он заметил, что дровни заскользили по ровному месту. Андр крепче прижался к Ешке спиной, а Букстынь перестал ворчать про то, что ему неудобно сидеть: только и хватайся за грядку, чтобы не вывалиться. Кобыла зашагала неторопливо, будто прикидывала, где бы удобнее остановиться. Наконец она решительно стала, и седоки соскочили с дровней.

— Жилье, должно быть, где-то тут рядом, — сказал Ешка, — под ногами так ровно и твердо, будто летом в Замшелом.

— И где-то кошка мяукает, — прислушавшись, уверенно объявил Андр.

— И ячневой кашей пахнет, — добавил Букстынь, потянув носом воздух.

И тут все разом увидели из-за спины кобылы светлое окно. Оно было широкое, чистое, ничуть не замерзшее, каждое его стекло такой величины, как в Замшелом все четыре. Но самым странным казалось то, что никак нельзя было понять, во что же оно вделано: никакой стены не видать, и над окном и под окном бело, как и все вокруг. Андр протер глаза, но и после этого все равно ничего не разглядел, только чья-то тень на миг закрыла пламя свечи и тут же снова пропала. Букстынь не присматривался, а больше принюхивался, стараясь определить, откуда же идет такой приятный запах. Взор Ешки привлекла береза, протянувшая один из своих поникших сучьев к окну и сверкавшая изогнутыми, убранными инеем ветками и веточками.

— Чудной дом, — сказал паренек и поскреб пальцем под шапкой. — В первый раз такой вижу.

Вдруг все трое вздрогнули, услышав приветливый старческий голос:

— Добро пожаловать, гости дорогие, на Белый хутор!

Они разом обернулись и увидели перед собой славного старичка, седовласого и румяного. Подняв фонарь, он внимательно осмотрел гостей одного за другим. Потом обошел дровни и кобылу, потрогал пеньковую упряжь, взял у Ешки из рук кнут и, усмехнувшись, сказал:

— Возница с вершок, а кнут как у заправского мужика. Овсом нужно коня потчевать, а не кнутом! Ну, да ладно. Кто такие будете? Откуда? Куда?

Ешка было сразу начал: так, мол, и так, но долго распространяться ему не пришлось; то ли хозяину Белого хутора все стало понятно, то ли наскучило слушать, но только он махнул рукой.

— Из Замшелого, — сказал он, — это сразу видать… И обратно в Замшелое, куда же еще? Ночной порой в дорогу вас отпускать нельзя: за Белой горой вскорости пойдут пастбища Черного имения, вы там застрянете в ивняке, как куры в пакле. Входите в дом, а я поставлю лошадь.