Фрэнсис Бёрнетт - Маленький лорд Фаунтлерой

Никогда еще не бывало такого возбуждения в графстве, в котором расположено Эльсборо. По базарным дням люди останавливались группами и рассуждали об этом необычайном событии. Жены фермеров приглашали друг друга на чашку чая, чтобы обсудить последние новости. Они рассказывали удивительные вещи о том, как разгневанный граф решил прогнать от себя нового лорда Фаунтлероя и как безумно ненавидел он мать своего вновь прибывшего внука. Но, конечно, больше всех знала обо всем этом миссис Диббль, и значение ее ввиду этого с каждым днем возрастало все более.

— Да, дело плохо, — говорила она, — и если вы желаете знать мое мнение, сударыни, то я скажу, что это ему наказание за то, что так жестоко поступил с милой барыней, которая по его милости живет одна в доме, без сына. Ведь старик-то страшно любит внука и гордится им. А тут еще для него и другое горе — приехавшая дама по виду совсем не леди, как та мамаша маленького лорда. Это просто нахальная черноглазая бабенка, и мистер Томас говорит, что ни один порядочный лакей не станет слушаться ее приказаний; мистер Томас уверяет даже, будто не останется в доме и часа, если только она там поселится. Да и мальчик не может сравниться с маленьким лордом. Бог знает, что из всего этого выйдет и чем все это кончится, а я просто едва устояла на ногах, когда Джейн сообщила нам это известие…

Действительно, всюду чувствовалось сильное волнение: в замке, в библиотеке, где граф и мистер Хевишэм тихо разговаривали между собою, в людской, где перешептывались мистер Томас, дворецкий и остальные лакеи, где болтали и сплетничали горничные, в конюшне, где Вилькинс, чистя лошадей, с грустью рассказывал кучеру, что никогда в своей жизни не видал такого ловкого молодого барина, который так быстро научался бы ездить верхом, точно родился в седле, и с которым было бы так приятно ездить.

Среди всех этих волновавшихся людей только Цедрик оставался совершенно спокойным. Правда, сначала, когда ему объяснили, в чем дело, он был слегка смущен и встревожен, но совсем не из-за уязвленного самолюбия.

Пока граф рассказывал ему, что случилось, он сидел на скамеечке у его ног, как он это так часто делал, беседуя с дедом.

— Как странно, — проговорил он, дослушав рассказ до конца.

Граф молча смотрел на мальчика. Он сам чувствовал себя очень странно — так странно он не чувствовал себя ни разу за всю свою жизнь — и с тревогой подметил на лице мальчика какое-то тревожное, не свойственное ему выражение.

— Как вы думаете, дедушка, — спросил он, — они отнимут у Милочки ее дом и экипаж?

— Нет! — решительно и громко сказал граф. — Они ничего не посмеют отнять у нее…

— А! Вот это хорошо, — с видимым облегчением произнес Цедрик.

Затем он пристально посмотрел на дедушку своими большими задумчивыми глазами и спросил грустно и нежно:

— А как же другой мальчик? Значит… значит, теперь он будет вашим мальчиком… как я был раньше… правда?

— Никогда! — крикнул так резко граф, что Цедрик чуть не подскочил на стуле.

— Нет? — удивленно переспросил он. — Почему? А я думал…

С этими словами он быстро встал со стула и подошел к деду.

— Я останусь вашим мальчиком, даже если не буду графом? — спросил он. — Я останусь у вас, как раньше? — И его раскрасневшееся личико с тревогой и вопросительно обратилось к графу.

Как смерил его с ног до головы старый граф!.. Как сдвинулись его густые брови, как странно засверкали глубоко запавшие глаза!

— Ты мой мальчик, да, и всегда останешься моим мальчиком, пока я жив. И, клянусь, мне иногда кажется, что у меня никогда не было других детей, — сказал граф.

И, поверите ли, голос его звучал как-то странно, он был точно надтреснут и охрип, совсем не похож на тот голос, какой бывает у графов, хотя старый лорд говорил решительно и властно…

Цедрик вспыхнул от радости. Он засунул руки в карманы и, глядя прямо деду в глаза, сказал:

— Если так, то мне все равно, буду я графом или нет. Я ведь думал сперва, что тот мальчик, который будет графом, станет вашим мальчиком, а я… я уже не буду им… и это мне было очень неприятно.

Граф положил ему руку на плечо и привлек его к себе.

— Они ничего не отнимут из того, что я смогу сохранить для тебя, — сказал он, тяжело переводя дух. — А впрочем, я не хочу верить, чтобы они вообще могли отнять у тебя что-либо. Ты рожден для этого положения, и ты будешь его занимать… Помни одно: в любом случае ты получишь все, что принадлежит лично мне.

Казалось, граф забыл в эту минуту, что говорит не со взрослым, а с ребенком, так твердо и решительно звучал его голос. Видно было, что он вместе с тем давал обещание самому себе.