Юрий Олеша - Три Толстяка

Приближалась роковая минута: полет направлялся к раскрытым окнам Дворца. Продавец не сомневался, что сейчас влетит в одно из них, точно пушинка, предвещающая письмо.

Так и случилось.

Продавец влетел в окно. И окно оказалось окном дворцовой кухни. Это было кондитерское отделение.

Сегодня во Дворце Трех Толстяков предполагался парадный завтрак по случаю удачного подавления вчерашнего мятежа. После завтрака Три Толстяка, весь государственный совет, свита и почетные гости собирались ехать на Площадь Суда.

Друзья мои, попасть в дворцовую кондитерскую дело очень заманчивое. Толстяки знали толк в яствах. К тому же и случай был исключительный. Парадный завтрак. Можете себе представить, какую интересную работу делали сегодня дворцовые повара и кондитеры.

Влетая в кондитерскую, продавец почувствовал в одно и то же время ужас и восторг. Так, вероятно, ужасается и восторгается оса, летящая на торт, выставленный на окне беззаботной хозяйкой.

Он летел одну минуту, он ничего не успел разглядеть как следует. Сперва ему показалось, что он попал в какой-то удивительный птичник, где возились, с пением и свистом, шипя и треща, разноцветные, драгоценные птицы южных стран. А в следующее мгновение он подумал, что это не птичник, а фруктовая лавка, полная тропических плодов, раздавленных, сочащихся, залитых собственным соком. Сладкое головокружительное благоухание ударило ему в нос; жар и духота сперли ему горло.

Тут же все смешалось: и удивительный птичник и фруктовая лавка.

Продавец со всего размаху сел во что-то мягкое и теплое. Шаров он не выпускал. Он крепко держал веревочку. Шары неподвижно остановились у него над головой.

— Готово, — сказал главный кондитер. — Теперь, пожалуй, нужно сунуть его в печь, чтобы слегка подрумянить…

Он зажмурил глаза и решил их не раскрывать — ни за что в жизни.

«Теперь я понимаю все, — подумал он, — это не птичник и не фруктовая лавка. Это — кондитерская. А я сижу в торте!»

Так оно и было.

Он сидел в царстве шоколада, апельсинов, гранатов, крема, цукатов, сахарной пудры и варенья, и сидел на троне, как повелитель пахучего разноцветного царства. Троном был торт.

Он не раскрывал глаз. Он ожидал невероятного скандала, бури — и был готов ко всему. Но случилось то, чего он никак не ожидал.

— Торт погиб, — сказал младший кондитер сурово и печально.

Потом наступила тишина. Только лопались пузыри на кипящем шоколаде.

«Что будет?» — шептал продавец, задыхаясь от страха и до боли сжимая веки. Сердце его прыгало, как копейка в копилке.

— Чепуха! — сказал старший кондитер так ate сурово. — В зале съели второе блюдо. Через двадцать минут нужно подавать торт. Разноцветные шары и глупая рожа летающего негодяя послужат прекрасным украшением для парадного торта.

И, сказав это, кондитер заорал:

— Давай крем!!

И действительно, дали крем. Что это было!

Три кондитера и двадцать поварят набросились на продавца со рвением, достойным похвалы самого толстого из Трех Толстяков.

В одну минуту его облепили кремом со всех сторон. Он сидел с закрытыми глазами, он ничего не видел, но зрелище было чудовищное. Его залепили сплошь. Голова, круглая рожа, похожая на чайник, расписанный маргаритками, торчала наружу. Остальное было покрыто белым кремом, имевшим прелестный розовый оттенок. Продавец мог показаться чем угодно, но сходство с самим собой он потерял, как потерял свой соломенный башмак.

Поэт мог принять теперь его за лебедя в белоснежном оперении, садовник — за мраморную статую, прачка — за гору мыльной пены, а шалун — за снежную бабу.

Наверху висели шары. Украшение было из ряда вон выходящее, но, однако, все вместе составляло довольно интересную картину.

— Так, — сказал главный кондитер тоном художника, любующегося собственной картиной.

И потом голос гак же, как и в первый раз, сделался свирепым и заорал:

— Цукаты!!

Появились цукаты. Всех сортов, всех видов, всех форм: горьковатые, ванильные, кисленькие, треугольные, звездочки, круглые, полумесяцы, розочки.

Поварята работали во-всю. Не успел главный кондитер хлопнуть три раза в ладоши, как весь торт, вся куча крема, оказался утыканным цукатами.

— Готово, — сказал главный кондитер. — Теперь, пожалуй, нужно сунуть его в печь, чтобы слегка подрумянить…

«В печь! — ужаснулся продавец. — Что? В какую печь? Меня в печь?»