Толя попробовал разбудить товарища. Юра повернулся на бок и застонал.
В вагоне было душно. Толя с трудом откатил дверь теплушки. Светало. Мимо проносились поля, рощицы. Вершины елей выступали из белесого предутреннего тумана косоугольными парусами, и казалось, что деревья плывут вперегонки с поездом. Потом роща оборвалась, по краям пути потянулись строения; еще не совсем рассвело, и в некоторых окошках желтел электрический свет. Поезд приближался к крупной станции.
— Пить… — не открывая глаз, попросил Юра.
Толя отвинтил крышку от фляжки и приложил металлическое горлышко к губам товарища. Юра сделал несколько жадных глотков. Попив, он с трудом приоткрыл глаза и слабым, но довольно внятным шопотом проговорил:
— Не думай меня ссаживать, педагог. Даже не думай! Я скоро поправлюсь, а бобр тебя не послушается… Он зверь самостоятельный.
Поезд затормозил. Толя выскочил на ходу с фонарем в руке и, подняв его, подозвал дежурного, проходившего по первому пути.
…Когда Юру выносили из вагона, он снова очнулся, раскрыл глаза и попытался соскочить с носилок. Его удержали.
— Не имеете права! — бушевал Юра. — Я по заданию полковника!.. Толька, подтверди, что мы по заданию полковника! Мы бобров везем… Не имеете…
У него не хватило сил, и он замолчал на середине фразы.
— Двухстороннее воспаление легких, — проговорил доктор, обернувшись к Толе. — Хорошо еще — во-время захватили.
Толя услышал скрип осей, натужное дыхание паровоза, набирающего скорость, увидел вагоны, плывущие мимо, и бросился вдогонку. Он едва успел вскочить на тормозную площадку.
— Вот те раз! Чуть бобры без меня не укатили, — сказал он вслух, снимая с потной головы шапку.
Еще видно было, как над носилками поднимается в негодующем жесте рука, потом носилки исчезли из виду, пристанционные пути слились в один, потянулись перелески, за которыми поднималось воспаленно-красное солнце.
Перегон оказался длинным, и в свой вагон Толя попал часа через три. Прежде всего он по-новому, внимательно осмотрел хозяйство, оставшееся на его единоличном попечении. Справа вдоль стенки вытянулось одиннадцать клеток, в каждой — по паре диких бобров, отловленных месяц назад и еще не привыкших к неволе. Они встречали Толю ударами хвоста по полу и негромкими угрожающими звуками. За клетками расположился небогатый продовольственный склад — трава, стволы деревьев, ящик с отрубями, вода в бочонке. Поодаль, в углу вагона, стояла клетка с четырьмя ручными бобрами с фермы Брониславы Николаевны.
Толя сложил губы, как Юра, сжал зубы и выдохнул воздух, но, видно, шипенье получилось какое-то не такое и на бобрином языке ничего не означало: зверьки даже не взглянули в его сторону.
Давно надо было бы позавтракать, но хлеб и колбаса находились в Юрином вещевом мешке. Почувствовав, что он страшно голоден, Толя попробовал бобриного корма. Кора осины оказалась горькой, таволга — чуть сладковатой.
— Вот мы и побратимы… молочные, или, как по-вашему, осиновые братья, — невесело проговорил Толя.
Становилось жарко, крыша вагона накалилась, и бобры укладывались спать до ночи. Толя тоже лег у открытой двери; тут было свежей и прямо в лицо дул ветер. Близко перед глазами с огромной скоростью проносились кусты, прошлогодние решетчатые щиты для снегозадержания, полянки с желтеющей травой…
В голову пришли две строки, услышанные когда-то или только что придуманные:
Дорога, дорога, без края, как море,
Куда ты ведешь нас — на радость иль горе?..
В самом деле, «на радость иль горе?» Во всяком случае, начиналась поездка невесело.
Толя подошел к клетке с ручными бобрами. Они спали, сгрудившись в клубок, зарывшись мордочками в мягкий и густой мех. Дикие бобры спали беспокойнее. Что им снилось? Паводок, заливающий домик, построенный с таким трудом; волк, повстречавшийся на заветной тропе; течение, промывшее плотину? Да и вообще, снится что-либо бобрам?
Тихо, чтобы не разбудить бобров, Толя сказал:
— Ну вот что, ребята, до Куйбышева недалеко, а там нас встретит агент Зооцентра, перегрузит на самолет, и дальше мы с вами полетим в Сибирь, в таежную зону. Спите, набирайтесь сил, да и я посплю вместо обеда.
Говорил Толя, как советовалось в учебнике педагогики, отчетливо выговаривая окончания слов. Странно: наедине с бобрами он вовсе не заикался.
В Куйбышеве вагон отцепили и загнали в дальний тупик. Побежать за хлебом было нельзя: не на кого оставить бобров. Толя лежал на пыльной траве около пути, глотая голодную слюну и с тоской вглядываясь в белесое небо.
Читать дальше