Александр Шаров - Севка, Савка и Ромка

У забора остановился и прислушался.

Из ворот выскочил Алешка Сова; я сразу узнал его, хотя он сильно вытянулся. Увидев меня, Алешка подбежал и как-то испуганно сказал:

— Дмитрий Егорович! А мы думали, что вы завтра. И Кузьма Ильич с вами?

Я объяснил, что Неустроев приедет утром, и мне показалось, что лицо Алешки выразило облегчение.

Впрочем, я не успел хорошенько рассмотреть его, он сразу исчез и не появлялся весь вечер. Да мне было и не до него. Надо было побывать во всех квартирах, рассказать, расспросить, вспомнить тех, кто больше не вернется.

Соседка заметила, что я часто подхожу к окну, прислушиваюсь, и сказала, что соловушка поет теперь редко: может, испугался в тот единственный раз, когда немцы бомбили город, а может быть, просто — старость.

Со двора послышалось:

— Несчастье мое! Куда ты пропал?

Сова не откликался.

Заснул я около часу и проснулся от резкого свиста. Посмотрел на часы — три. Свист не повторялся. Я подумал: может быть, он просто примерещился мне, но какое-то беспокойство заставило подойти к окну.

Торжественно светила луна, липы отбрасывали узорчатую тень. Я разглядел между стволами знакомую фигуру Алешки. Он был один. Но вот протяжно заскрипела дверь, и на дворе вереницей появились ребята. Тут были все решительно, даже Лида Рюмнева; когда мы уходили, она только еще начинала ходить, а теперь — глядите: самостоятельная девица.

Ребята молча выстроились, и Сова быстрым шагом прошел по фронту шеренги. На левом фланге он остановился, неодобрительно посмотрел на Лиду и строго распорядился:

— Иди спать, ты маленькая, тебе тут совсем нечего делать!

Но Лида отчаянно заревела, и Алешка махнул рукой: мол, оставайся. Плач мгновенно прервался.

Строй стоял неподвижно; теперь можно было разглядеть: ребята вооружились лопатами, метлами, ножами, заступами, ведром с известкой, а у Лиды в руке совок, которым роют песок.

Сова вполголоса отдал приказание, и строй бесшумно разошелся. Я смотрел сквозь сон — то засыпал тут же у окна, роняя голову на руки, то, не совсем очнувшись, открывал глаза. Каждый раз прежде всего в глаза бросалась Лида: у нее в руках была ложка — никелированная, очень блестящая — и совок для песочных форм. Она наполняла совок опавшей листвой и шла от колодца к углу двора, где находится мусорная куча.

Потом я заметил, что все деревья побелели, как привидения, приблизились, выступили из темноты — это от соединенного действия известки и луны.

В самый глухой час ночи вдруг чирикнул воробей; так дирижер ударяет палочкой по пульту. Помолчал. И неожиданно тишина наполнилась высокой и гордой трелью; с той минуты я уже не знал: сплю или нет. Все преобразилось: свет луны стал в сто раз ярче. Ребята двигались быстрее. Громоздились выметенные из глубины двора кучи прошлогодней листвы. Только что посаженные липы выстроились у опушки.

Вот что я увидел в ночь возвращения с войны во дворе нашего дома 64 по Рымниковской улице.

Утром обнаружилось, что ребята закрыли посадки полотнищем с надписью: «Привет К. И. Неустроеву!» Пониже были выведены чуть переиначенные строки из поэмы Ландышева:

Я сошел во двор. Вблизи было видно, что полотнище сшито из самых разнородных вещей. Я разглядел и розовую скатерть с бахромой, которую в квартире семь, у Сомовых, стелили лишь в особо торжественных случаях, и две знакомые серые фронтовые простыни с армейской печатью — это, очевидно, пожертвовал мой племянник Ремка, — и атласную шаль Лидиной прабабушки — Клавдии Назаровны.

Час был ранний. Все в доме спали: ребята — утомившись за ночь, взрослые — по случаю воскресного дня.

Кузьма Ильич показался совсем неожиданно: ясно, что старик не дождался рабочего поезда и приехал с ночным товарным. Кузьма Ильич постоял, долго шевелил губами, читая надпись, зашел с другой стороны — пересчитал деревья, попробовал землю…

Это история о том, как в связи с переходом армии на мирное положение была расформирована славная Н-ская орденоносная танковая бригада и как, повинуясь некоторым обстоятельствам, она родилась вновь через несколько месяцев под командованием кавалера трех медалей «За боевые заслуги», лейтенанта административной службы запаса Алексея Ивановича Легостаева.