Сергей Георгиев - Собаки не ошибаются

— Смотри! — Мушуня схватил меня за рукав.

— Пошли туда!

Река, оказывается, принадлежала не только нам двоим. Как это я сразу не заметил? На мостике торчал какой-то человек.

— Ты посмотри, он же таскает одну за другой! — восхитился брат.

У человека не было удочки, но я увидел, как из воды вдруг выскочила рыбка, поднялась высоко-высоко в воздух, подлетела к мостику. Через мгновение вторая рыбка сделала то же самое, за ней третья, четвёртая…

— Пескари! — дёргал меня за рукав Мушуня, теоретически подготовленный очень солидно. Может быть, это и в самом деле были пескари — на таком расстоянии разглядеть было трудно. Но я понял, как тот человек это делает: он просто забрасывает в воду длинную нитку или леску. Но у нас-то были самые настоящие удочки!

— Мы не будем ловить пескарей! — у меня перед глазами всё ещё трепыхался огромный язь в ведёрке. — Пескари — не самая лучшая рыба, а потом… потом, у нас удочек не хватит, чтобы ловить с моста, понял? Видишь, как высоко? Тут только на дурацкую нитку и можно ловить глупых пескарей!

Прошло часа четыре. За это время мы с Мушуней нашли отменное местечко, самое рыбацкое: сухое, с падающей на воду тенью деревьев — чтобы хитрая рыба не разглядела удилища, и главное — с омуточком невдалеке от берега.

Неугомонный Мушуня, едва забросив удочку и воткнув конец удилища в песчаный бережок, крикнул мне:

— Ты смотри, если что!

И почти тут же вернулся с охапкой свежего сена:

— Ну что?

За прошедшие несколько мгновений ничего не произошло, я только-только успел настроить свою удочку. Удивительно другое: ничего не произошло и через час, и через два, и через четыре…

— Ы-ых! — наконец горько вздохнул Мушуня. — Говорил же, на Уфу идти надо было. И вообще, на червяка теперь уже никто не ловит! Уже лет сто никто не ловит…

Золотые слова! Конечно! Ну как можно поймать рыбу на червяка, на которого уже сто лет никто не ловит. У дяди Роберта потому и расплодились червячищи в таких невообразимых количествах, что он их не трогает! Сто лет не трогает, вот и размножились!

И парень тот, с большим уловом, шёл с реки Уфы! И банки с червяками у него не было! Язь вообще на червяка не клюёт! И даже «пескарятник» с моста тоже рыбачил на Уфе!

Нет, «пескарятник» рыбачил всё-таки на Нязе. Ну и что?! Так он «пескарятник» и есть!

— И дураки мы с то… — Мушуня не успел закончить самую правильную из своих мыслей.

Мой поплавок вдруг резко ушёл под воду, в лицо полетели мелкие брызги, а потом какая-то сила подбросила и швырнула меня в воду — правда, совсем недалеко от берега.

За спиной уже метался Мушуня:

— Серёжа! Ну Серёжа же! Хватай его, держи!

Коленкой я наступил на какую-то палку, которая потом оказалась удилищем; руками шарил в сразу ставшей мутной воде, понимая только, что мне надо кого-то поймать!

— Ну, держишь?! — кричал Мушуня. — Не упусти!

И вдруг кто-то цепко схватил меня сзади за штаны.

— А-а-а! — дико заорал я… но это был Мушуня.

— Упустил?.. Упустил, да? — чуть не плача повторял он.

— Кого? — наконец спросил я, поднимаясь на ноги, и сердце слегка ёкнуло в ожидании ответа.

— Голавля! — простонал Мушуня. — Гигантского голавля!

— А ты… ты его видел?

— Нет… — сдавленным шёпотом ответил брат.

— Только хвост! Во-от такой вот!

И я вдруг понял, что ведь тоже видел этот самый рыбий хвост. Ну конечно! Как раз перед тем как что-то бросило меня в воду, я увидел хвост! Хвост, который со страшной силой рассёк воду, который легко мог переломить удилище, если бы оно подвернулось!

— И ещё плавники видел! Спинные… — добавил Мушуня.

Да, я тоже видел плавники! Мощная синеватая рыбья спина с яростно поднятым плавником, почти акульим! Затем последовал удар хвостом! Ещё один! Тр-рах! Тр-рах!

— Это был голавль, я думал, ты схватил его…

И тут я отчётливо вспомнил, как руки мои сжимали круглые, шершавые от чешуи рыбьи бока. Я с трудом обхватил гигантскую рыбу, как в классической борьбе, даже, кажется, пытался провести какой-то приём!

Но голавль выскочил, вывернулся!..

Прошло уже двадцать лет. Я прекрасно знаю, что самые большие голавли — чуть больше моей ладони.

И Мушуня об этом тоже знает, и ладошка у него почти такая же, как у меня, пальцы только чуть длиннее.

Но того голавля, полутораметрового, мы с младшим братом запомнили на всю жизнь. Нет-нет да и скажет кто-нибудь:

— А помнишь?

— Конечно, помню!

И ещё Мушуня считает, что мы голавля тогда обидели. Мушуня тем, что болтал всякую ерунду, а я уж совсем — бороться полез!