Римантас Будрис - Нежнорогий возвращается в лес

Как побороть искушение, не испробовать ногой скользкую гладь настоящего зимнего льда!

Лед кристальный, как и небо этого прозрачного зимнего дня. Где помельче, виден и дюнный песок, и галька, камушки на дне. Окуни в глубине небось удивляются: небо так четко заметно, как и в погожий осенний день, а вода почему-то не колышется, даже не морщится рябью. Кто пытлив, тот не поленится подняться выше, взглянуть, в чем дело. Окунь — рыба любопытная, забавная. Таращит круглые глаза, любой крючок возьмет. Можно хоть сейчас прорубить полынью и натаскать их целую горку.

Скоро зима подбавит снегу, и в сумраке в глубине залива покойно будет рыбе зимовать.

Кинул камушек — звоном, гудом отозвался заледеневший залив. Ступаю по льду, постукиваю каблуком — звенит. Топаю на месте — гудит, звенит лед. Далеко распространяется звон, пробегает по льду до самого отдаленного берега…

На материке снега больше. Подальше от берега люди, должно быть, уже подкармливают куропаток…

С разбегу скольжу, раскатываюсь. И быстро, и весело. Вдалеке летит белый парус. Ветерок едва поддувает, а парус бежит шибко. И ровно. Это рыбаки на парусных санях едут рубить проруби для подледного лова. Розвальни под парусом скользят быстрей и легче, чем баркас.

Тростниковый мысок глубоко выдается в залив, обойду его. Сухие тростники вмерзли в лед, их торчащие метелки шуршанием отвечают на касание ветра.

Налетели, опустились и рассыпались по береговому снегу светлые с черными кончиками крыльев пуночки. Сюда они прибывают на зимовье из отдаленных северных мест. Тоже летели по птичьему тракту, но их тропа тут и закончилась. С наступлением тепла опять подадутся туда, где прохладней.

Выхожу через старый лес к морю.

Вот и дятел со своей компанией. С утра, полагаю, выстукали и осмотрели огромное количество деревьев. Стайка нашего дятла нисколько не поредела, такая же, как месяц назад. Бойкая, речистая. Поползни и синички все так же деловито судачат, трудятся в сосновых ветвях, неотступно следуют за вожаком-дятлом.

Здесь прошел лось. Основательно натоптано. Мысленно вижу его: тяжелый, на высоких, стройных ногах, с величаво закинутой головой. Легкой поступью шагает по зарослям, озирается на ходу.

И косули прогуливались. Некрупной стайкой. Один след явно пошире остальных. Видимо, козел, вожак. Углубились все в молодой лесок, там потеплей да и посытней.

Море ворчит монотонно и мирно.

Чуть погодя, в самую лютую стужу, оно слегка подмерзнет у края. По заберегу можно будет и пешком пройтись. А пока море и не думает замерзать. Нипочем ему первые морозы.

В бинокль различаю, как на волнах покачиваются изумительной красоты и изящества птицы — белые головки, белая каемка по крыльям, длинные заостренные хвостики. Ах вы, морянки-северянки, и для вас птичья стезя кончается тут.

Отправляюсь дальше вдоль взморья. Еще насмотрюсь на них, грациозных, тонкохвостых морянок…

Снег зарозовел — его подкрасила зорька. Но теплее от нее снег не сделался: ведь и сама заря была холодна, как ночная стужа. Даже, может быть, еще студеней — в предутренний час сучья потрескивали чаще и звонче.

Куропатка с широким шоколадным знаком подковы на груди выбралась из тайника под еловым лапником, встала в пышном снегу на одной ножке, вторую увела в перья и глянула, как восходит солнце. На одной ноге вроде бы потеплей. Солнце выплывает из-за долины. В снегу утопают кустарники. Лишь елочки на опушке и куропачий тайник — высокий островерхий шалаш из еловых веток — единственные зеленые пятна на белом снегу. Шалашик еще с осени устроили люди, и куропатки охотно его обжили. Кто же станет возражать против такого добротного прибежища от вьюги и от свирепого ястреба.

Птица стоит в снегу и не просто любуется зарей. Куропатке во что бы то ни стало надо знать, не притаился ли поблизости рябой разбойник — объявился он тут осенью и на всю зиму обосновался в здешнем лесу. И хитрющий же он, этот ястреб: кружит низко над землей и с разгона, нежданно-негаданно камнем кидается на беззащитных куропаток, занятых поисками мелких зернышек.

У куропатки на груди подкова. Кому неизвестно, что подкова приносит счастье. У куропатки, что стояла в снегу с поджатой ножкой, этот знак был особенно широк. Поэтому она и вышла высматривать ястреба. Озирается осторожно, нет ли рядом когтистого разбойника, а заодно и любуется солнечным восходом. По краям сугробы перестали розоветь, засияли белизной, заискрились. Сугробы набегают друг на друга снежными волнами и не видно, где кончается это бескрайнее море. И ястреб как будто сгинул. А вдруг он замерз, закоченел, сидя на суку в ожидании жертвы, бултыхнулся в снег, лежит там и никогда-никогда не явится взимать с куропаток страшную дань… Как же, дождешься! Говорят: пока ястреб замерзнет, всем воронам конец придет. А вороны носятся в морозном воздухе, даже в город не удрали, зимуют в поле. У куропатки-разведчицы это уже не первая зимовка, у нее есть опыт, и она не станет обольщаться надеждой, что ястреб закоченел, обезврежен. Затаился где-нибудь, высматривает! Не эту куропачью стаю, так другую.