Андрей Жвалевский - 52-е февраля

Перед поворотом на Лесную папа резко сбросил скорость.

— Это что, пингвины?

Процессия и правда напоминала небольшую стаю пингвинов — пухлые черно-белые существа ковыляли гуськом, прижимая к себе объемистые свертки. Но лица у существ оказались человеческие и очень печальные.

— Надо бы подобрать, — пробормотал папа и совсем затормозил.

Но тут же бросил на Тёмку виноватый взгляд:

— Нет, мать меня убьет, если ребенка заморожу.

Это было последней каплей. Тёмка распахнул дверь, выскочил наружу и крикнул:

— Эй! Вас подвезти?!

Отец посмотрел странно — то ли сердито, то ли с гордостью — но ругаться не стал, сдал задом к людям в черно-белом.

«Пингвины» оказались музыкантами, одетыми во фраки. Вся верхняя одежда ушла на утепление инструментов. Только шарфы и шапки защищали музыкантов от легкого, но все-таки мороза.

— Вам далеко? — спросил папа.

— Нам бы до метро! — главный «пингвин» с надеждой кашлянул в шарф. — А там… как-нибудь…

…Они набились в папин джип так плотно, что стало жарко без всякой печки. Тёмка уже не влез (да он и не стремился особо).

— Я тут подожду! — сказал он папе.

И снова отец ничего не сказал, хотя ему, видимо, очень хотелось. Посмотрел внимательно, захлопнул дверцу и повез «пингвинов». Тёмка подождал, пока папин «лендровер» завернет за угол, и зашагал в арку. По его прикидкам, тут можно было срезать угол и выйти прямо к дому Жуковой.

Отец ничего этого не видел, но на сердце у него скреблась маленькая противная кошка. Или даже крыса. Вдруг вспомнилось, что сын сейчас в восьмом учится. Как раз в восьмом произошла та история… которую вспоминать не хотелось никаким боком.

— Простите, — сказал сидевший рядом главный музыкант, седой и похожий на Бетховена и Эйнштейна одновременно. — К метро налево…

— Ой! — Тёмкин отец спохватился и принялся разворачиваться. — Простите, на автопилоте домой поехал… А вас как занесло на окраину? У нас тут вроде концертных залов нет.

— Да мы концерт в больнице давали, — ответил кто-то сзади, — благотворительный. А машина за нами не пришла.

Оттаявшие музыканты наперебой принялись рассказывать, какие замечательные дети в больнице, совсем не несчастные, очень любят смеяться, а серьезную музыку слушают так, как никто из взрослых не умеет.

Водитель старательно кивал и еще более старательно улыбался.

Посреди этой беседы Бетховен-Эйнштейн доверительно наклонился к нему и что-то протянул.

— Скушайте, — прошептал он. — А то у вас вид удрученный.

Тёмкин отец механически принял подарок, посмотрел на него… и с трудом удержал руль.

— Вы чего? — испугался главный музыкант. — Это всего лишь барбариска!

— Да… Спасибо… Просто… у меня с барбарисками многое связано.

Он сунул конфету в карман и сосредоточился на дороге.

Динка сидела в сугробе и самозабвенно ревела. Встреча, о которой она мечтала, не состоялась. Жизнь потеряла смысл.

Аркаша, милый, хороший и замечательный, с которым они переписывались почти год, и который сегодня всего на один день приехал в Минск, увяз где-то в снегу. Или вообще пропал без вести. И когда он появится тут в следующий раз — неизвестно. А скорее всего, не появится больше никогда.

Вокруг копошились люди — снег закончился совсем, и те, кто пережидал бурю в разных укрытиях, теперь пытались добраться домой.

Оптимисты стояли на автобусных остановках, пессимисты отказывались выходить из метро, и только реалисты, замерзая, брели вдоль дорог. Транспорт не ходил. Не ездил, не катался, не брел, не ползал — не перемещался.

Троллейбусы и автобусы застыли там, где их застала непогода, и давно уже не пытались никуда двинуться. Водители грелись во всех автобусах по очереди, периодически развлекаясь тем, что выпихивали из сугроба очередной застрявший «джип», приспособленный исключительно для перемещений по ровному асфальту.

Динку жалели. Динке пытались помочь. Динку спрашивали, не отвезти ли ее домой. И только она решила назло всем замерзнуть в этом сугробе навечно, как ее выдрали из снега за шиворот, поставили на протоптанную тропинку, отряхнули и сунули в руки лопату.

— Чего сидишь без дела? Помогай!

Динка страшно возмутилась. Она собиралась грозно спросить, по какому праву «неизвестно кто» ей указывает, что делать, но не успела. «Неизвестно кто» невежливо повернулся к ней спиной и ушел к метро.