Галина Ширяева - Возвращение капитана

Спать мы легли рано, и мама с Санькой сразу уснули. Когда Виктора Александровича нет дома, а на улице, к тому же, идет дождь, мы всегда ложимся спать рано. Так уж привыкли, потому что без Виктора Александровича вечером, в особенности когда идет дождь, грустно. В доме было тихо-тихо, только часы тикали. Они тикали не так, как тикают обычно днем, ровно и спокойно. Они вдруг стали похожи на Марулькино сердце — колотились на всю комнату, словно ждали чего-то… Деревья за окнами во дворе шевелили мокрыми ветками и шелестели листьями. А мне, как нарочно, опять вспомнилась собака Баскервилей, а потом дохлая кошка, которую Том Сойер и Гек притащили ночью на кладбище, и все остальное, что было потом. И вспомнились все привидения из Фаинкиных книг — фигуры в серых плащах с капюшонами, мертвецы в саванах, которые появляются в полночь, голубые, огоньки над могилами на кладбищах. На таких же кладбищах, наверно, как и то, где похоронена сестра Татьяны Петровны. И я пожалела, что Виктор Александрович уехал в экспедицию с мальчишками, и что не осталось в доме ни одного мужчины, не считая, конечно, пирата Саньки.

А потом мне вдруг вспомнилась та жуткая история в лагере в прошлом году, когда после похода в Смеловку, мы вернулись в лагерь, и Ленка Кривобокова, не ходившая с нами в поход, встретила нас ужасной новостью: на Пятой даче разгуливает привидение, женщина в белом платье без лица… «С руками, с ногами, — рассказывала Ленка, трясясь и повизгивая, — даже с головой. А лица нет!» После этого все девчонки в нашей палате визжали и тряслись весь вечер, а ночью в туалет ходили не поодиночке, а целой оравой и с песней, чтобы не так страшно было. Правда, утром все выяснилось. Оказалось, что привидение — это нянечка тетя Клаша, которая, пока мы были в походе, морила у нас на даче клопов каким-то ядовитым раствором и ходила по палатам в белом халате и с марлевой повязкой на лице. Глупо! Но, говорят, что все истории с привидениями вот так же глупо оканчиваются…

В квартире было по-прежнему тихо-тихо, если не считать тиканья часов, и мне казалось, вот сейчас раздастся непременно какой-нибудь таинственный шорох. Я далее села на постели, я не могла спать, я все ждала этот шорох…

Честное слово, я не думала, что это будет оно! Ну кто же верит в привидения, пусть даже кибернетические! Но я все-таки ждала чего-то… И поэтому, когда приблизительно через четверть часа этого страшного ожидания где-то наверху, то ли у Марульки, то ли на лестнице, раздался какой-то стук, мне показалось, что я сейчас умру со страха. Мне показалось, что это чьи-то шаги. Может быть, это сама собой скрипела лестница? Она умела иногда это делать после дождя. А может, она скрипит потому, что кто-то крадется?.. Я лежала, затаившись, и сердце мое, совсем как Марулькино, отбивало барабанную дробь.

Тсс… Опять то ли стук, то ли скрип. И опять где-то там, наверху… Вот! Опять! Похоже — что-то тяжелое уронили.

Я вылезла из-под одеяла и направилась к двери, нарочно громко шлепая босыми ногами по полу и даже стараясь зацепиться за что-нибудь, чтобы на всякий случай разбудить маму или Саньку.

Дверь в кухню мы на ночь всегда прикрывали плотно, и я открыла ее с трудом. Она заскрипела так, что по спине у меня побежали те самые противные мурашки, которыми покрывались полкласса, когда Фаинка рассказывала, как наше привидение выло на крыше.

Наконец-то дверь отворилась, и я тихонько проскользнула на кухню. Я остановилась и прислушалась. В доме было тихо, ступеньки за дверью в коридоре больше не скрипели, наверху больше ничего не стучало… Я стояла на пороге темной кухни, рубашка на мне была длинная, до самых пяток — мама всегда шила мне ночные рубашки на рост. Если бы кто-нибудь сейчас увидел меня здесь, в кухне, в этой рубашке, то наверняка решил бы, что я привидение. А если бы меня увидели Люська Первая и Люська Вторая, то вопрос о том, кто у нас в доме лунатик, выяснился бы окончательно.

Было тихо. Я постояла-постояла и решила двинуться назад в комнату, как вдруг случайно взглянула в окно, выходящее во двор. Нет! Не надо было мне читать книги из Фаинкиного шкафа!

Оба окна нашей кухни выходили в ту часть двора, где росли самые густые деревья. Они росли не у самых окон, а чуть подальше, почти у самого забора. Ночью и вечером эти деревья всегда были черные и мрачные, на них никогда не падал свет ни из окон кухни, ни из Марулькиной квартиры, ни с улицы от фонаря. Свет не доставал до них. И вот теперь мне вдруг показалось, что ветки и листья у самых верхушек освещены мягким, очень бледным и очень нежным голубоватым светом… Я вздрогнула и бросилась к окну, но запуталась в своей рубашке и с размаху налетела на табуретку. На табуретке стоял пустой таз, и грохот раздался по всему дому. Я еще не успела выпутать ноги из подола рубашки и подняться с пола, как в кухню вбежала мама, включила свет, увидела меня, всплеснула руками и закричала: