Оскар Хавкин - Всегда вместе

Хромов понял, что наступила важная минута. Бурдинская должна сдать последние позиции своей домашней системы воспитания. «Вышибать старое!» сказал он себе словами Кухтенкова.

— Я думаю, — сказал он спокойно и деловито, — что лучше будет, если Сережа переоденется. Если у вас найдутся ватник, брезентовые рукавицы, старые сапоги, то это лучший рабочий костюм, какой можно придумать… Лопату спросишь у Кеши, — обратился он уж прямо к Сереже.

Мальчик в нетерпеливом ожидании стоял посреди комнаты.

— Иди, — сказала, заметно поколебавшись, Альбертина Михайловна. — Слово учителя — закон.

— Беги! — крикнул Семен Степанович. — Беги в темпе скерцо!

В дверях Сережа столкнулся с запыхавшейся больничной сестрой:

— Семен Степанович, ходячие больные убегают!

— Что?! Куда?

— На стадион! — едва вымолвила сестра.

— Ах, чорт бы вас всех побрал!.. Вот это уж, батенька, беззаконие. — Семен Степанович сделал вращательное движение своей палкой и быстро заковылял к двери.

Хромов и Бурдинская остались одни. Альбертина Михайловна тщательно раскладывала подушки и подушечки на диване, располагая их в строгой симметрии.

Делая все это, она рассказывала, сколько занавесок и дорожек сделано ею и девочками за лето и как она собирается украсить школу. Хромов слушал не прерывая.

— Неужели я чего-то не понимаю, Андрей Аркадьевич? — спросила она наконец, держа в руках последнюю, крошечную, как котенок, подушку.

— Да. И я жалею, что не сказал вам об этом раньше. Когда Сережа не разнял Митю и Кешу, меня это удивило. Когда он лгал, я начал смутно понимать что-то. Когда вы пытались отговорить его от похода, мне уже стало почти все ясно.

— Вы обвиняете меня?

— Я не обвиняю, я хочу помочь. Вы воспитываете у своих детей любовь к искусству, музыке, красивым вещам, культуру поведения…

— Разве это плохо?

— Нет. Но это не все. Вы выращиваете своих детей, как в теплице, а им нужен свежий воздух, им нужны товарищи в жизни, им нужно чувство ответственности перед коллективом… А вы лишаете их всего этого… Разве вам приятно было, что Сережа заснул на дежурстве возле пещеры?

— О, нет! — призналась Бурдинская и вздохнула. — Понимаете, Андрей Аркадьевич, я старая женщина, мне трудно переучиваться.

— Да вы только обещайте, — ответил Хромов, — что Сережа будет всегда там, где его товарищи.

— Теперь мне ничего другого не остается…

Хромов распрощался и заспешил на стадион.

…На второй день строительства, под вечер, в кедровнике прозвенела гитара. Группа молодых рабочих горного цеха подошла к школьникам.

Воздух был плотным от зноя. Сонной ленью веяло от неподвижных облаков. Школьники сбросили рубашки и майки. По загорелым спинам струился едкий пот. Каждый вершок твердой, каменистой земли сдавался медленно, озлобленно сопротивляясь кайлу и лопате.

— Стадион, значит, строим? — обратился к Кеше молодой рабочий в фетровой шляпе, сдвинутой на затылок.

— Стадион. — Кеша разогнулся, расправил широкие, раздавшиеся за лето плечи.

Захар взглянул на Кешу и с размаху воткнул свой лом в землю — прямо перед молодым горняком:

— Пойду попью, — и направился к больнице.

— Так у нас даже футбольных команд нет! — Молодой рабочий посмотрел на астафьевский лом, сплюнул и переложил гитару из одной руки в другую.

Кеша скупо улыбнулся:

— Что ж, что нет команд! Давай организуем — школьную и рудничную. Начнем тренировку.

— Гражданин музыкант, — внезапно обратился к молодому рабочему Зубарев, — не поможете ли вы своей гитарой подцепить этот камешек?

Это прозвучало как вызов. Молодой рабочий посмотрел на своих приятелей, те на него. Затем он осторожно положил гитару на землю, рывком, через голову, сбросил клетчатую ковбойку, схватил астафьевский лом и поспешил на помощь Зубареву.

Каждый вечер, после смены, приходили в Заречье молодые забойщики горного цеха, рабочие бегунной фабрики, и до тусклого закатного марева уже не двадцать-тридцать школьников трудились на целиннике, а сотни рук лопатили, кайлили, дыбили, перебрасывали заречную неуступчивую землю.

Работали и вернувшиеся из Загочи, с совещания, учителя.

Не устояли от искушения и рудничные старики. Однажды явился в Заречье Назар Евсюков и взвалил на повозку деда Боровикова метровую каменную кладь. Деда слегка встряхнуло вместе с повозкой. Попыхивая своей зеленушной трубой, он простодушно спросил:

— Назарушка, неужто и мы с тобой на старости лет футболить зачнем? А? Стариковскую команду сколотим?