Тамара Крюкова - Маг на два часа

— Как сейчас помню, попали мы в Красное море, — начал рассказчик. — Скажу не ради красного словца, что народ у нас бывалый, а там всех оторопь взяла. Уж на что я не робкого десятка — и то струхнул. Веришь ли, всё аж до горизонта красным-красно. А море так и бурлит, так и пенится. Плывём, как в клюквенном морсе. Ну, думаю, видать, тут великая сеча была. Сначала хотел было задний ход дать, а потом решил: нет, где наша не пропадала. Да ещё боцман закидывает удочку: как, мол, насчёт того, чтобы рыбы наловить. Не зря же мы сюда притащились. Он у нас большой охотник до рыбки. Мне-то что? Лови. Поплавок — дёрг, он — тащить: ни наживки, ни рыбы. Боцман опять закинул. Та же история. И так раз пять. Потом глядим, рыба выныривает — вся, как есть, красная. Я боцмана в бок толк, гляди, мол, рыба-то красная, а она, вишь, усмехается во всю свою бесстыжую рыбью пасть. Это, говорит, я за вас краснею, что рыболовы вы никудышные. Во как оно бывает.

— Неужели в Красном море вода красная? — удивился Митя.

— А то? По берегу аборигены бегают, и те краснокожие. Хочешь верь, хочешь нет. Все девицы красные, что тебе вишня.

— Я и не знал, — покачал головой Митя.

— Ты ещё много чего не знаешь, салага. Вон в Жёлтом море, и смех и грех, все рыбы жёлтые, точно у них желтуха. Видать, от воды покрасились. А туда же! Каждая кичится, что она золотая.

— Выходит, в Белом море и вода, и рыбы белые? — недоверчиво спросил Митя.

— А какие же ещё! Одни белуги. Затаятся, что тебе заяц в снегу. А вечером у них там танцульки. Соберутся и давай хвостами крутить. И ведь что примечательно: танцы у них тоже сплошь белые.

— Разве танцы могут быть белыми? — раскрыв рот от удивления, спросил Митя.

— А то нет! Ты у мамы своей спроси: могут или не могут, — проворчал капитан. — Я тебе больше скажу. В Белом море островитяне говорят сплошь белыми стихами.

— Как белыми стихами? — не понял Митя.

— Ну без рифмы, значит, — пояснил Волк и добавил: — Правда, один раз мы всё-таки чуть было не напоролись. Плывём, значит, точно по лоцманской карте, и вдруг — на тебе — опасные рифмы.

— Опасные рифы, — робко поправил рассказчика Митя.

— Да нет же, опасные рифмы. И главное, где?! В Белом море, где рифм отродясь не бывает. Ну пришлось нам, конечно, попотеть, ведь, чтобы их пройти, надо ко всем пару подыскать. А то бы, как пить дать, потонули. Отправились бы кормить белых акул. Зато после этого случая наш повар к стихам пристрастился. Так навострился рифмы составлять — что тебе поэт. Хочешь послушать?

— Угу, — кивнул Митя.

— Эй, Кок, где ты там? — хрипло крикнул Волк и доверительным полушёпотом объяснил: — Он у нас англичанин. Кок по фамилии.

Из кубрика появился петух в поварском колпаке, лихо сдвинутом набекрень, и на вытяжку встал перед капитаном.

— Ну-ка сочини нам чего-нибудь для души, — ухмыльнулся Волк.

Кок поглядел на волны, потом воздел глаза к небу, задумчиво отбивая ногой ритм, и наконец продекламировал:

— Ха! Видал? Шпарит, как по-писаному! — довольно захлопал в ладоши Волк и усмехнулся: — Не поверишь, он нас теперь кормит и то в рифму.

Не успел Митя поинтересоваться, как можно кормить в рифму, как Кок, не дожидаясь вопроса, отрапортовал:

— Котлеты — галеты. Конфеты — паштеты. Суфле — желе и крем-брюле. Картофельный суп — запеканка из круп. Молочная каша и к ней простокваша.

— А жареная курица? — спросил Митя, который очень любил это блюдо, но никак не мог подобрать к нему рифму.

Видимо, Коку это тоже не удалось, потому что он вдруг осёкся и, сердито вращая глазами, уставился на Митю. Позвякивая шпорами, он загрёб по палубе ногами и, взъерошив перья, с криками — Варвар! Дикарь! Куроед! — стал наступать на Митю.

— Прости, я хотел сказать совсем не то. Я и не думал есть курицу, это просто для рифмы, — лепетал Митя, пятясь от разъярённого повара.

Увидев, что друг в опасности, Мефодий храбро бросился на его защиту, и они с петухом схлестнулись в не виданном доселе петушино-львином бою. Кок сшиб Мефодия крыльями, намереваясь затоптать, но львёнок вовремя ухватил обидчика за хвост.