Елена Усачева - Механизм чуда

— Танк, что ли?

— Сам — танк!

И что-то еще, что увидела, но не запомнила. Какая-то деталь. Неважно.

Улица, машины, грязь. Светофор далеко. Красный. Машины стоят. Рванула через дорогу. Откуда этот грузовик взялся? Черт косой, ботинки забрызгал.

— Евка! — повисла на шее Машка. — Что так долго?

В коридоре неслышной тенью возник Саша. Косуха — это, конечно, сила. Она способна изменить кого угодно. Даже тихого Сашу. Он как будто раздался в плечах и приобрел… Что-то приобрел, короче. От Машки немилосердно пахнет дешевым лаком для волос. Этот запах убивает таракана, а людей делает крепче. Маша в черном. Вместо пояса связка проводов с клеммами, на шее елочные лампочки.

— Ты изображаешь электрика? — осторожно спросила Ева.

— Дура! — легко бросила Машка. — Это кул. Смотри, что у меня есть! Сашка! Неси!

И Сашка принес. Он был очень послушный, этот милый Саша, прямо хоть себе забирай. А принес он огромную фару на длинной ножке. В его руках фара была похожа на гигантский глаз инопланетянина.

— Откуда это?

— С трактора! Правда, круто!

Фара была выпуклой — чистый глаз. Сзади металлический корпус. Тяжелая. «Ножка» шершавая. Бульк — инопланетный корабль уходит под воду.

Грохнула музыка, заставляя вздрогнуть.

— Убей своего Ежика, пожалуйста, пока я это не сделала, — крикнула Машка, забирая фару.

Фара — это вещь. Такую бы вместо лампы на стол. Настоящий прожектор!

Вибрация от басов шла по полу, ударялась в пятки, музыкальный сквозняк шевелил подол юбки.

Стив с Ежиком прилипли к компьютеру. От внезапной тишины заложило уши.

— Евка! Быстро увидела меня и поздоровалась!

Пушкин высок, худ, ушаст. Постоянно улыбается, демонстрируя щербинку между передними зубами. Не человек, а Чеширский Кот. И как Чеширский Кот — болтлив.

— Привет, классик! — Ева выставила руку, чтобы Пушкин к ней не приближался, а то ведь кинется целоваться. Этот может. — Что хорошего?

— Да что у меня может быть хорошего? — радостно сообщил Пушкин. — Живу. Но лучше жить, чем не жить. Вот у нас вчера в классе один пацан. Нормально так — пошел в столовую обедать, взял булку, взял компот, а в компоте была сливина. Он ее съел и подавился косточкой.

— Помер? — Концовки в историях Пушкина были одинаковые.

— А кто его знает! — погрустнел Пушкин. — На «Скорой» увезли. Лежит в реанимации. Наши хотели к нему сходить, а их не пустили.

— Ничего, еще помрет, — подбодрила она его.

— А чего помрет? — стал возвращаться к жизни Пушкин. — Это же обыкновенный компот был!

Ева отвернулась. Сдался ей этот Пушкин. Почему с ней разговаривает он, а не кто-то другой? Стив приветственно махнул рукой. Ежик так и сидел, упершись взглядом в экран. Другой… и ничего тут не поделаешь.

— А вообще, может, конечно, помереть. — Пушкину было все равно, слушают его или нет. — Из вредности, потому что должен мне сто рублей.

— Ты ему напомни. Он непременно помрет.

Пушкин посмотрел на нее пристально. Очень внимательно. Словно запоминал перед долгой разлукой.

— А где рубанок? — спросил он, резко сменив тон. — Ты ж обещала. А вообще, нормально так выглядишь. Пояс где оторвала?

— От деда-партизана достался.

Колонки подпрыгнули, выплевывая новую порцию панк-рока.

— О! «Абней» нашли! — обрадовалась Маша. — А то до этого все своим Джоником грузили. Тебе ведь тоже не нравится Магнифисент?

— Дуры! Ничего не понимаете!

Ежик так и не повернулся. Крикнул, глядя в экран.

— Где остальные? — Если не смотреть на согнутую спину, то становится полегче. И Ева решила не смотреть. Как будто здесь смотреть не на что.

Маша-Саша сидели на диване, трогательно держась за руки.

— Левшин в магазине застрял, — доложила Маша.

— Нашли кого посылать, — проворчала Ева. — Он к завтрашнему утру только вернется.

— С ним Катрин, — нежно улыбнулся Саша.

— К завтрашнему вечеру.

— Не веришь ты в силу любви. — Маша прижалась к Саше.

Взгляд невольно скользнул по сидящим у компа. Во что тут еще можно было верить? Только в нее одну, но в фантастических книгах.

— Ты видела, что Стив себе забабахал?

Маша ткнула пальчиком в сумрак комнаты. Там висели качели. В самом углу. Сильно, конечно, не пораскачиваешься, но качели в комнате — все равно круто.

— Как это он так? — Ева коснулась канатов, держащих сиденье.

— Говорит, там раньше турник висел.

— А ты знаешь, что здесь до этого турника было? — как всегда незаметно подкрался Пушкин.

Ева глянула на вкрученные в потолок крюки.