Евгений Рысс - Приключения во дворе

— Так, — сказал лейтенант, положил перед собой лист бумаги, взял ручку и обмакнул перо в чернила. — Фамилия, имя, отчество?

Вова очень испугался, когда увидел Катю Кукушкину. Ему было совершенно ясно, что будет дальше. Катя сообщит, что он, тринадцатилетний мальчик, ещё не имеющий нрава на самостоятельную жизнь, удрал от родителей, и его задержат. Кстати сказать, впервые он, пусть в мыслях, употребил слово «родители» во множественном числе. Да, хорошего от появления Кати Кукушкиной ждать не приходится. Она неожиданно нарушила его замечательно составленный план. Разные мысли крутились у него в голове. Может быть, думал он, удастся удрать и пересесть на другой поезд. Или лучше подождать и постараться убедить её, что он едет в Феодосию, твёрдо решив стать настоящим человеком и трудом заработать право на уважение. Пожалуй, следовало ждать. Ждать и пока не ссориться. Сила была в руках у Кати Кукушкиной. А силу Вова Бык уважал. Поэтому, когда Катя предложила ему пойти разговаривать на площадку, он беспрекословно поднялся и пошёл за ней. Слушать её он начал не просто недоверчиво, а враждебно и раздражённо. «Бреши, бреши, — рассуждал он, — ещё посмотрим, иго кого охмурит!»

Катя ничему не стала учить Вову. Она просто очень ясно представила себе, как Вова погибнет, и стала об этом рассказывать. Так ясно она это видела, что если чего и недоговаривала, то Вова додумывал сам. Да, он понимал, что будет ночевать на скамейках бульваров в Феодосии. Да, с удивлением должен был он признать, что этот удивительный город с морем, которое уходит неизвестно куда, с тёплыми берегами, бывает и холодным, и мокрым, и неуютным. Раньше это ему почему-то не приходило в голову. И лапы, в которых его будут держать, показались ему реальными лапами, он увидел, какие она цепкие и сильные, как из них невозможно вырваться. Он про такие лапы кое-что знал; Катя искрение боялась за него, и он это чувствовал. В конце концов, никто её не обязывал вскочить без билета в вагон и уехать неизвестно куда. Вова гораздо раньше, чем сама Кукушкина, понял, что дело для неё кончится плохо. Наверняка у неё нет билета, и, значит, задержат прежде всего Кукушкину, а не его. Его поразило, что она об этом не думает, что ей даже не приходит в голову, какие предстоят неприятности. У него прошло чувство враждебности к Кате. Чувство враждебности уже прошло, чувство уважения ещё не появилось.

Катю было не скучно слушать. Столько нотаций прослушал на своём веку Вова, что вряд ли какая-нибудь, даже самая убедительная, произвела бы на него впечатление. Но Катя просто видела то, что будет, и рассказывала об этом. Вместе с Катей видел и Вова: действительно, кончится лето, настанет осень, мокрая, тоскливая осень. Действительно, мальчишки в Феодосии все знают друг друга, на некоторое время его московские фокусы понравятся и заинтересуют. Ну, а потом?

И тюремную камеру он увидел. Очень ясно увидел. Это была маленькая камера, и окно было затянуто железной решёткой. Плохо здесь было Вове. И всё-таки, когда его вызывали из камеры на допрос, становилось ещё хуже. Катя об этом не говорила, но он видел сам. Он видел уверенных в себе, сильных и хитрых людей, которым он верил, которыми восхищался, как восхищается каждый мальчишка человеком, который умнее и сильнее его.

Он видел и слышал, как они его предавали. В гораздо меньших масштабах, в гораздо менее серьёзных делах он тоже предавал и обманывал. Он знал, как это делается.

Не холодный расчёт владел Вовой Быком. Просто он по-другому увидел мрачный двор старого дома и тесный закоулок за сараями. По-другому увидел он жалобные лица мальчишек, попавших в его свирепые, не знающие пощады лапы.

Это были не мысли, это были ощущения, которые чередовались с практическими мыслями о том, что, когда задержат Катю Кукушкину за безбилетный проезд, ему надо быть в стороне и не попадаться на глаза. Ссадят её на какой-нибудь маленькой станции, а он спокойно поедет дальше и будет беседовать с соседями по вагону о предстоящей погоде и о видах на урожай.

Было и то и это. Но было ещё и третье. Теперь не особенно хотелось ему ехать и Феодосию. Почему-то не предусмотрел он, что лето пройдёт, фрукты снимут с деревьев, тёплый берег, на котором можно валяться и загорать под солнцем, станет пустынным, холодным берегом.